обратно. Иначе – ты умрешь. Ты должен понимать, что понятие времени здесь играет другую роль, и невозможно точно сказать, как долго ты отсутствовал. Может быть, неделю, а может и целую вечность.

О'кей, я начал понимать, как все устроено. Я не понимал сути всего происходящего, но подобная проекция казалась мне удобной. Ориентироваться здесь проще, чем в каком-нибудь другом месте, которое могло подкинуть мне мое сознание.

Мы продолжали идти, но сколько бы мы не двигались, стена не становилась ближе. Словно чем ближе мы были, тем дальше она становилась. По правую руку от нас я услышал треск. Странник остановился и посмотрел в его сторону. Я последовал его примеру.

В том месте стоял кирпичный дом, напоминающий скорее замок девятнадцатого века. В его окнах было пусто и темно, а по всему фасаду, разделяя его надвое, зигзагом тянулась трещина. На наших глазах, она разверзлась, словно пропасть, и поглощала в себя кирпичики его стен и предметы быта. Я слышал звон бьющейся посуды и треск ломавшейся мебели. Этот дом рушился, его стены кренились и с грохотом валились вниз. Я слышал далекий гул из его нутра – тяжелые рыдания гибнущей души, она кричала, стонала, выла…

Замерев на секунду, он издал предсмертный гул, и развалился. Перед нами, среди облака серой пыли, стояли руины. В битых стеклах, в осколках кирпичей и ржавых трубах не было ни намека на жизнь.

– Что я только что видел? – спросил я странника.

– Ты видел смерть, – ответил он.

Мы пошли дальше, оставляя умершую душу позади.

– Так значит, Кейт сейчас тоже здесь? Почему она до сих пор не умерла?

– Потому что состояние комы это не совсем то, что сделали мы, – сказал странник. – Ты покинул свой дом осознанно, она стал жертвой обстоятельств.

– О'кей хорошо. Может тогда ты наконец расскажешь, что вообще к чертям собачьим происходит?

Он остановился и посмотрел на меня со всей своей строгостью. Его глаза – острые как ножи – смотрели прямо в мои. Мне стало не по себе, будто я сделал что-то не то, что-то совсем неподобающее.

– Ты вроде уже и сам все разгадал, – сказал он, сдвинувшись с места.

– Да, но… Нет! Я ни черта не понимаю…

– Ладно. Я расскажу тебе. Ты всю свою жизнь боялся сонного паралича, и это нормально. Ты решил прийти к старухе, чтобы она наколдовала и избавила тебя от всего этого, и это тоже нормально. Вот только помеха в другом – ты пришел не к обычной Старухе. Твою проблему можно было решить другим путем. Отвары, снадобья, лекарства – дело простое. Но она вмешалась в твою судьбу, тем самым уберегая тебя от собственных страхов. Она пробудила демонов. Тех самых демонов, что контролируют тебя пока ты спишь.

– Но ведь этой старухой был ты! И почему вообще демоны меня контролируют? – я негодовал.

– Потому что ты привык давать этому слову другое толкование. Говоря демоны, мы имеем в виду духовных существ. Религия здесь не причем. А по поводу старухи ты прав, но, честно говоря, я не думал, что это вызовет у тебя подобный интерес. Другой человек смирился бы с этим. Но ты… ты решил ступить туда, куда ступать тебе не следует вовсе. Все произошедшее – твоих рук дело. Сонный паралич предназначен для того, чтобы навсегда отбивать у людей желание очутиться здесь. Он волнует, тревожит, пугает. Люди просыпаются тогда, когда не должны были просыпаться, и тогда их нужно прогнать отсюда. Мы не убиваем их, мы оставляем им ощущение страха перед этим местом. И ты – единственный, кто решил переиграть нас.

– Тогда почему ты мне помогаешь? – спросил я.

– Ты уже знаешь про кондотентьеров и химер, ведь так?

Я кивнул.

– Мир духовный и мир материальный – два разных мира. Они не имеют влияния друг на друга, но все, что происходит в духовном имеет свое отражение в материальном, и наоборот. Ведь все, что ты видишь – знакомые тебе картины. Так это и работает. Духовный мир, его суть, для тебя трансцедентален. Не поддается восприятию и познанию. Мы – кондотентьеры, решили, что должны быть на стороне человека. Мы вмешиваемся в его судьбу и избавляемся от нежелательных последствий. Ведь ты и сам наверное испытывал такое, что делаешь что-то просто по наитию, не задумываясь. И это приводит к положительному результату. Химеры же, наоборот, решили, что человек должен жить независимо от нас. Между нами происходит некоего рода война. Не такая, как у вас, у людей. Это война духовная, война вкусов, морали и совести. Война противоречий.

Он рассказывал мне, и в голове моей вспыхивали аргументы его словам. Иногда в голову приходит идея, которая полностью тебя поглощает, но позже ты испытываешь сомнения. Тебя одолевают противоречия, которые загоняют в тупик, и все больше и больше две противоположности разламывают тебя самого на части. Такое случалось со мной не раз.

– Твой случай – исключение, – продолжил странник, – когда вы с Кейт начали копаться во всей этой истории, химеры нарушили законы, которых сами придерживались, и решили избавиться от нее. Поэтому сейчас, ты – важный снаряд в этой войне. Ты – аргумент. Химеры вмешались в ее судьбу, и вот теперь ты здесь. По их вине! И ты должен сделать то, что должен, и тогда и ты, и я одержим победу.

Его слова имели значение, но я с трудом понимал их смысл. Все происходящее казалось невозможным. Если принимать во внимание все детали, то мой разум стал полем битвы. Да и вообще! Вся человеческая натура, все бесконечные споры и вопросы об этом месте, все то, что имело значение там, в моем мире, вдруг перестало быть чем-то важным! Человечество – всего лишь обойма.

– Куда мы идем? – спросил я.

– За стену.

– И что же там?

– Мир мертвых.

– Разве мир мертвых это не то же самое, что и духовный мир?

– Ты забыл, что это всего лишь проекция? – ответил странник. – Но если так, то нет, не то же самое. Они имеют одинаковую субстанцию, но ты когда-нибудь видел, чтобы мертвец вмешивался в мир живых или живой в мир мертвых? Эта стена – грань между мирами. Ты воспринимаешь эту грань именно так.

– Значит, Кейт сейчас там? Но она ведь не мертва.

– Я уже сказал, что состояние комы это не то же самое. Она не умерла, ты прав, но она вынуждена там скитаться. Твоя задача – показать ей дорогу назад.

Сколько бы мы не шли и каким бы долгим не казалось это время,