– Исполнитель перформансов, художник оригинального жанра.

– А для тупых можно? Что это значит? – Я начинаю объяснять, но он перебивает: – То есть, вы выступаете с монологами?

– Типа того.

– Истории рассказываете?

– Ага.

– Значит, вы рассказчик?

– Иногда говорят: эстрадная актриса.

– Вот так-то лучше! А то «перформанс, перформанс».

– Простите?

Он хохочет.

– Ну, простите, не хотел вам нахамить. Просто такое впечатление, что сегодня все называют себя «художниками». Грабители вон тоже «художники гоп-стопа», а карманники практикуют искусство «шарить по карманам». Вы самое главное скажите – вы из этих, из доминанток? Я спрашиваю, потому что у них тоже «искусство».

– Я уже сказала вам: я актриса.

– А они?

– Говорю же вам…

– Да я понял, вы настоящая актриса, дра-ма-тическая. – Он тщательно выговаривает последнее слово. – Окей, с этим разобрались. Так чем я могу быть вам полезен, мисс Беренсон?

Сообщаю ему, что теперь живу в лофте, который прежде занимала Шанталь Дефорж, что меня заинтересовала ее личность и печальный финал.

– Вы журналистка?

– Нет.

– Вы были знакомы с убитой?

– Чуть-чуть.

– Как лаконично. – И после паузы: – Чем, собственно, вызван ваш интерес?

– Возможно, я сделаю о ней спектакль. Еще не решила окончательно.

– А от меня вы чего хотите?

– Я надеюсь, вы сообщите мне новости следствия.

– С какой это радости?

Замечательный вопрос. Отвечаю с вызовом:

– Потому что вы хотите раскрыть убийство, а я могу дать вам информацию.

– Предлагаете сделку?

– Возможно.

– Хм, интересно.

– Так расскажете мне, как идет расследование?

Он смеется:

– Хитрая какая!

– Если вам угодно оценить мой ум, могу пригласить вас на чашку кофе. Мы оба хотим получить друг от друга информацию, так давайте встретимся и посмотрим, что из этого выйдет.

– Хорошо, я поговорю с напарником и дам вам знать.

– Может, вы придете без него?

– Чем вам Рамос не угодил?

– Ходят слухи, что он считает, что Шанталь получила по заслугам.

– Не помню, чтобы он такое говорил, хотя, признаю, он может быть жестким.

Мы встречаемся в «Даунтаун-кафе», в трех кварталах от дома. Говорим о пустяках – никто не хочет начинать серьезный разговор первым.

– Называйте меня Лео, – предлагает Скарпачи. – А я буду звать вас Тесс, можно?

Я киваю.

– Отлично. Мы допросили нескольких дам, так сказать, коллег Шанталь. Они не рвутся с нами откровенничать. Поэтому я так и надеялся, что вы госпожа, только готовая к сотрудничеству. Надеюсь, вы не обиделись.

Мотаю головой. Мне даже лестно.

– Сама мысль, что меня можно принять за госпожу, вызывает некоторую дрожь.

Скарпачи смеется и уточняет:

– Что вам за интерес в этом деле, Тесс? Вы говорили о работе над каким-то спектаклем. По-моему, это только предлог.

Он смотрит в упор, а я не отвожу взгляда. Пожалуй, Кларенс прав: у Скарпачи грустные глаза. Как у тех немолодых, уставших от жизни детективов, которых показывают в кино. Привлекательный типаж. Вытянутое лицо, впалые щеки, рельефные скулы, круги под глазами и взгляд много повидавшего человека. Ни обычных для копов усов, ни атлетического сложения. Думаю, он регулярно забывает об обеде и под мешковатым костюмом жил куда больше, чем мышц.

Ходить кругами мне не хочется, и я рассказываю о тренировках по тайскому боксу – Скарпачи поднимает брови в насмешливом уважении. А когда я сообщаю о решении сохранить вещи Шанталь, он не скрывает интерес.

– Возможно, я поставлю спектакль, – говорю я. – О ней – или о ком-то похожем. Должна признаться, я зациклена на ее личности, настолько, что мой психотерапевт даже беспокоится по этому поводу. Она считает, что у меня начинается одержимость, говорит, что я перестала различать, где я, а где Шанталь. Возможно, так и есть.

Скарпачи кивает:

– Мне доводилось посещать мозгоправа. Пару лет назад я попал в перестрелку – дело было связано с наркотиками, – и я застрелил наркодилера. Когда такое происходит, полицейских проверяют на посттравматический стресс. Меня отправили на обследование, и дама-специалист решала, возвращаться мне к оперативной работе, или лучше перевести меня в отдел по расследованию нераскрытых преступлений – копаться в пыльных бумажках. Парни, которым тоже довелось через это пройти, научили меня, как ее обдурить: я заявил, что мне помог прийти в себя мой духовник. – Он ухмыляется. – Духовника у меня нет, зато есть кузен-священник, он и в самом деле помог. Так что вот он я, все еще работаю в убойном отделе. Но случаются дни, когда я думаю, что лучше было бы копаться в бумажках.

Он мне нравится: открытый, здравомыслящий. Я ему, кажется, тоже нравлюсь.

– Я слышала, у Шанталь брат в Вермонте?

– Да. Я с ним беседовал. Он произносил положенные слова, но, похоже, особой скорби не испытывал. Родственники часто спрашивают: а как убили? а у вас есть улики? а вы кого-то подозреваете? А он не спросил ни о чем. Складывалось впечатление, что он только и ждал возможности положить трубку. Сказал, что разрешает другу сестры устроить кремацию и похороны. Я отправил ему документы, он подписал, вот и все. Тот же друг опознал тело, он живет в вашем же доме, возможно, вы с ним знакомы. Художник, рисует под заказ, кажется. – Скарпачи качает головой. – Хотя не очень-то он помог, еще меньше, чем «коллеги». Но почему они не желают откровенничать, я понимаю, но ему-то что скрывать?

Джош опознал Шанталь!

Мне он ничего об этом не сказал. Снова недомолвка. Впрочем, чему я удивляюсь? Джош уж точно не образец открытости.

Скарпачи явно ждет от меня ответной откровенности. Поэтому я рассказываю о беседе с Рысью, о ее утверждении, что у Шанталь была бартерная сделка с нашим сенсеем. Я полагаю, что за эту ниточку стоит потянуть. Я также предлагаю еще раз поговорить с Джошем и убедить его сотрудничать.

– Если вам это нужно конечно.

– Еще как нужно. На мне полно дел. Бандитские разборки, несколько бытовых убийств. Но этот случай… он другой. Мы беседовали с Рысью, но она почти ничего не сказала.

– Она не любит полицейских. Говорит, в прошлом году в Сан-Хосе тоже убили госпожу. Ходили слухи, что убийца достал из тела пули, и она подозревает, что это коп.

– Интересно, откуда она узнала – информация об этом в газеты не попадала.