Недоброжелатели называли меня наемным убийцей. Я считаю это определение оскорбительным. Я всегда гордился тем, что в состоянии выполнять трудные поручения – деликатно или жестко, в зависимости от ситуации.

В сентябре тысяча девятьсот тридцать четвертого года, почти сразу после работы по делу Стемпфла, меня вызвал к себе Борман.

– Вы отлично разобрались с этой сложной ситуацией, – сказал мне он. – Могу заверить, что фюрер очень доволен. Что касается партайгеноссе Гесса, он всерьез озабочен тем, что тело Стемпфла было обнаружено недалеко от его резиденции. – Борман хмыкнул. – Теперь о главном. У меня есть для вас новое поручение, очень деликатное, потребуются весь ваш ум и сноровка.

Борман рассказал мне, что сотрудники Партийного архива разыскивают и собирают все ранние картины фюрера, не только чтобы каталогизировать их, но в первую очередь, чтобы их не было в свободной продаже. Продавцы этих картины, получают неоправданно высокую прибыль, так что появились мошенники, создающие новые «работы Гитлера». Фюрера это раздражает, и он хочет все это прекратить. Более того (тут Борман понизил голос), в определенных кругах ранние работы Гитлера-художника подвергают насмешке. А это причиняет фюреру огромную душевную боль. Мое задание будет заключаться в том, чтобы завладеть конкретным рисунком, который фюрер выполнил перед началом Великой войны и подарил довольно известной даме, с которой был в то время немного знаком, – некоей фрау Лу Андреас-Саломе, ныне практикующему психоаналитику в Гёттингене.

– Еврейка? – спросил я.

– Нет, – ответил Борман. – Хотя кое-кто в Гёттингене считает ее финской еврейкой. Возможно, это оттого, что она занимается «иудейской наукой». Некоторые еще доверяют мнению Элизабет Фёрстер[5], которая не скрывает своей ненависти и презрения к фрау Лу. Ей сейчас семьдесят три года. Фюрер отдельно подчеркнул, чтобы ей не было нанесено никакого ущерба. И никаких угроз! Обращаться с величайшим уважением. Возможно, рисунка у нее больше нет, или она не захочет признаваться в том, что когда-то его получила. От вас требуется разобраться со всем без лишнего шума. Если рисунок у нее, вы должны выкупить его от имени фюрера. Не экономьте. Сами оцените, в каких условиях она живет, а потом делайте предложение. Как я сказал, Флекштейн, миссия очень деликатная. Из всех моих оперативников вы единственный, кому я могу ее доверить.

Я спросил, что такого особенного в этом рисунке. Борман не знал, но, судя по нежеланию фюрера его обсуждать, сказал он, там нечто глубоко личное. И если мне удастся добыть рисунок, то я могу рассчитывать на существенную награду и быстрое продвижение в партийной иерархии.

Нет необходимости говорить, что я с радостью согласился.

Моей первой задачей было изучить личность женщины. В процессе работы я обнаружил интересные факты: например, в юности у нее был роман с Ницше; потом она была музой поэта Райнера Мария Рильке; а в возрасте пятидесяти одного года она отправилась в Вену учиться психоанализу у Зигмунда Фрейда. Я пытался прочесть несколько ее книг, но шло очень туго, и я решил бросить. Также попытался прочесть статьи о сексуальных отклонениях, которые она публиковала в журналах по психоанализу. Разобраться было сложно.

Я раздумывал над тем, как мне представиться. Поговорив с членами партии в Гёттингене, я выяснил, что в последнее время фрау недомогает и после смерти мужа (Карл Андреас был известной личностью, профессором, преподавал восточные языки в местном университете) живет затворницей. Сначала я хотел выдать себя за пациента, но отказался от этой мысли, узнав, что она постепенно сворачивает практику.

В итоге я решил представиться журналистом из Мюнхена, который желает взять у нее интервью в связи с приближающимся семидесятипятилетием и в преддверии юбилея просит поделиться воспоминаниями об известных личностях, с которыми ей довелось встречаться.

Я написал ей крайне учтивое письмо, уверяя в своем бесконечном уважении и восхищении. Через неделю пришел вполне любезный ответ: меня приглашали на чай в «Луфрид», ее прекрасный, окруженный липами старый дом, расположенный на лесистом холме к северу от города.

Я прибыл в назначенное время. Меня встретила экономка и провела в просторный, залитый солнцем кабинет. Из кухни едва ощутимо пахло отварным мясом и картофелем. На стенах, обитых серо-голубой тканью, висели красочные вышивки в русском стиле, а на полу лежали медвежьи шкуры. Ожидая хозяйку, я рассматривал книги на полках: тысячи томов, и названия многих были мне непонятны.

Через несколько минут вошла знаменитая фрау Лу. Она вежливо со мной поздоровалась и указала на кресло.

Сначала я увидел всего лишь старую больную женщину. Но когда она села и посмотрела на меня, я почувствовал, как пристально изучают меня ее блестящие, бледно-голубые глаза.

Слухи не врут, какое обаяние!

Вскоре появилась экономка с подносом, Фрау Лу разлила чай, и, удобно расположившись, мы вели легкую, необременительную беседу о погоде, о виде из окна и прочих пустяках. В какой-то момент хозяйка сложила руки на коленях и умолкла – демонстрируя, что готова к интервью. И в этот момент, учитывая ее репутацию и обнаруженную мной ясность ума, я решился говорить прямо:

– Должен признаться, фрау Лу, что я не совсем журналист.

Ни следа удивления.

– Я поняла это, как только вас увидела. Эрнст Флекштейн – ваше настоящее имя?

Я кивнул.

– Вы представляете власти?

Когда я спросил, отчего она так решила, фрау Лу слабо улыбнулась:

– В вашей манере держаться присутствует нечто официозное.

Я объяснил, что не занимаю конкретную должность, а просто выполняю частные поручения, в том числе от НСДАП.

– Вы член партии? – спросила она.

Я солгал:

– Нет, я вне политики. Хотя сегодня я здесь по поручению партии.

Она снова кивнула:

– Я уже довольно давно ожидаю подобного визита. Получив ваше письмо, я заподозрила, что что-то нечисто. Можно было отказаться от встречи. Но хотя время сейчас и суровое, я не думаю, что должна чего-то опасаться, поскольку, как и вы, аполитична.

Я заверил ее, что бояться действительно нечего, что я прибыл по частному вопросу и уеду сразу, как только все проясню. Желая окончательно успокоить ее, добавил, что высочайшее лицо в партии распорядилось ни в коем случае ее не волновать. Это всего лишь просьба о маленьком одолжении – разумеется, не бесплатно! – и, как всякий гражданин, она вправе согласиться или не согласиться.

– Какое же «одолжение» немолодая слабая женщина может оказать правящей партии Германии?