Уже почти четверть девятого, и он сидит один у себя вкабинете. Откупоренная бутылка вина стоит на столе рядом с разложенными сыром ифруктами, потрескивает яркое пламя в камине, играет музыка, а он изнервничалсядо предела. Она сказала, что придет после половины восьмого. Целый день она незвонила ему, и теперь он опасался, что по какой-то причине ей не удастся выбратьсяиз дому. Она показалась ему такой же одинокой, как и он сам, когда позвонилапредыдущим вечером, и все тело его заныло от желания обнять ее. А теперь онморщился от жара камина, прикидывал, что же могло произойти, и тут бросился ктелефону.

– Алекс?

Его сердце заколотилось, но умерило стук от разочарования.Это была не Рафаэлла, а Кэ.

– О, ку-ку.

– Что-нибудь неладно? Ты какой-то напряженный.

– Нет, просто занят.

Разговаривать с ней не было охоты.

– Работаешь?

– Вроде как… Да нет… ничего, не смущайся. В чем дело?

– Христа ради, дело срочное. Хочу поговорить с тобой обАманде.

– Что-нибудь случилось?

– Да нет, Бог миловал. К счастью, я о подростках знаюбольше, нежели ты. Сто долларов, что ты ей дал… я тебе этого не позволяла,Алекс.

– Как тебя понимать? – Он слушал свою сеструнапрягшись.

– А так, что ей шестнадцать лет и детки ее возрастатратят деньги только на наркотики.

– Она тебе объяснила, почему я ей дал эту сотню? Икстати, как ты узнала, я-то полагал, что это останется между нами.

– Мало ли как я обнаружила… Просматривала ее вещи, итут эта купюра попалась.

– Боже, Кэ, ты что, учинила ей обыск?

– Слегка. Ты не забудь, в каком я деликатном положении,Алекс. Не могу же я ей позволить держать в моем доме наркотики.

– Тебя послушать, ей уже шагу не сделать без героина.

– Брось ты. Но если не следить, так она станет держатьпри себе пачку сигарет с марихуаной, все равно как мы с тобой держим в домевиски.

– А ты не могла просто поговорить, объяснить ей?

– Это было. Но разве дети делают то, что им сказано?

Ее полнейшее неуважение к дочери выводило его из себя, Алексбыл готов взорваться, слыша от сестры столь мерзкие намеки.

– По-моему, ты относишься к ней отвратительно. Думаю,она заслуживает доверия. А деньги я дал затем, чтобы она могла сходить в Рокфеллер-центр.Мэнди мне сказала, что увлекается коньками, а катается на Вольмановом катке впарке. Известно тебе или нет, но девочку могут прибить у выхода из Центральногопарка. А поскольку я ее дядя, я бы хотел оплачивать ее занятия коньками. Я иподумать не мог, что ты отнимешь у нее деньги, а то устроил бы все как-тоиначе.

– Почему ты не позволяешь мне самостоятельно заниматьсясобственной дочерью, Алекс?

– Отчего не добавишь, что мамаша из тебя никакая?

Его голос гремел от негодования, так хотелось быть чем-тополезным девочке.

– Надо, чтобы ты отдала Аманде эти деньги.

– Мне плевать, что тебе надо. Сегодня же пошлю тебе чекна эту сумму.

– Я с Амандой сам разберусь.

– Не утруждай себя, Алекс, – ледяным тоном сказалаКэ. – Я проверяю ее почту. – Его чувство опустошенности, наверно,было под стать тому, что испытывала Аманда по милости Кэ.

– Ты порочная бродяжка, ясно? И не имеешь праватиранить ребенка.

– Откуда ты такой взялся, чтоб судить, верно ли яобращаюсь с дочерью? У тебя-то, черт подери, детей нет. Что ты можешь понимать?

– Может, сестричка, и ничего. Может, вовсе ничего. Ипускай у меня нет детей, уважаемая госпожа депутат Вилард, а ты, мадам,заведомо бессердечна.

Тут она швырнула трубку. В то же мгновение он услышал звонокв дверь, поток эмоций охватил Алекса, словно встречная волна. Наверняка этоРафаэлла. Наконец-то пришла. Сразу защемило сердце, но он еще не забылперепалку с сестрой относительно Аманды, понял, что необходимо самомупоговорить с племянницей. Из кабинета он сбежал вниз, к парадной двери,распахнул ее и застыл на секунду, радостно, смущенно и слегка нервно глядя наРафаэллу.

– Я тревожился, не случилось ли чего.

Она молча покачала головой, все высказала ее улыбка. ПотомРафаэлла робко вошла. Закрыв за ней дверь, Алекс крепко обнял Рафаэллу.

– Ой, малышка, как я по тебе соскучился… У тебя все впорядке?

– Да. – Это короткое словечко укрылось меж мехомее манто и его грудью, к которой он ее прижимал.

Она была в том же манто из рыси, что и в тот вечер, наступеньках. Вновь приникла к нему, теперь Алекс прочел в ее глазах какую-тоусталость и печаль. У себя в спальне она оставила записку, сообщавшую, что,мол, ушла прогуляться, заглянуть к знакомым, это на случай, если ее станутискать. Таким образом, никто из слуг не поднимет панику и не станет обращатьсяв полицию, если она не вернется с прогулки незамедлительно. Да, ее вечерниеотлучки уже доставляли им неудобство, а узнай про такое Джон Генри, с ним могбы случиться припадок.

– Мне сегодня казалось, что дню не будет конца. Ждалая, ждала, а время словно остановилось.

– В точности то же самое переживал сегодня я, сидя вконторе. Пойдем. – Он взял ее за руку и повел к лестнице. – Покажутебе свое жилище.

Пока они бродили по дому, ей бросились в глаза запустение вгостиной и по контрасту – трогательный уют спальни и кабинета. Кремовыедрапировки всюду, мягкая кожа, крупные растения, множество книжных полок. Вспальне ярко горел камин, и Рафаэлла сразу почувствовала себя как дома.

– Ах, Алекс, как тут мило! Так удобно и уютно.

Она, сбросив тяжелую меховую одежду, устроилась на полурядом с ним перед огнем на толстом белом ковре, перед ними стоял низкийстеклянный столик с вином, сыром и паштетом, которые он заскочил купить для неепо пути домой.

– Тебе понравилось? – Со счастливым видом огляделон свое жилье, дизайн которого сам придумал, когда еще покупал этот дом.

– Да, – улыбнулась она, но была странно тиха, и онвновь почуял, что стряслась какая-то беда.

– Так что случилось, Рафаэлла? – Голос его былстоль ласков, что у нее навернулись слезы. Еще когда они прохаживались по дому,он отметил, что она сильно расстроена. – Что стряслось?

Она зажмурилась, вновь открыла глаза, инстинктивно протянуларуку Алексу.

– Я не смогу, Алекс… просто не смогу. Хотела…собиралась… распланировала, как буду каждый день проводить с Джоном Генри, акаждый вечер ускользать на «прогулку» и являться сюда, быть с тобою. Ноподумала, – она грустно улыбнулась, – и сердце зашлось. Я ощущаласебя молодой, бойкой, счастливой, как… – Тут она запнулась, голос сталчуть слышным, глаза увлажнились, – как невеста. – Она перевела взглядна огонь, но руку Алекса не выпускала из своей. – Но я не из того племени,Алекс. Уже немолода, во всяком случае, не столь молода. И нет у меня права на подобноесчастье, на счастье с тобой. Я не невеста. Я замужем. Имею обязанности передтяжело больным человеком.