Она беспокоилась за Ника, знала и то, что его мучают ночные кошмары. Они способны навредить его здоровью, эмоциональному и физическому. Хлое хотелось помочь ему, успокоить, но после того, что между ними произошло, это исключено.

Она не могла винить его, ее шрамы были для него важным пунктиком, что уж говорить, если он даже себе не пытается помочь.

Будет ли он смотреть церемонию награждения? Одобрит ли ее решение предстать перед публикой, как есть, не скрывая изъянов?

Хлоя была уверена, что ее откровение станет активно обсуждаться в Интернете, разжигать множество споров, что хорошо, тем не менее найдутся и те, кто непременно станет говорить гадости, считая, что анонимность дает им право поливать грязью того, кого едва знают.

Хлоя была готова раскрыть свою тайну на публике настолько, насколько к этому вообще можно подготовиться.

— Леди Хлоя, — обратилась к ней дама-организатор в длинном вечернем платье. — Выглядите прекрасно. Татьяна уже объяснила вам формат мероприятия? Отлично. Ой, простите.

Она отпрянула, когда Татьяна, по сигналу Хлои, отодвинула полу шикарной накидки, обнажив бедро Хлои со шрамами. После непродолжительной паузы женщина подняла на нее глаза. В этот момент Хлоя отчаянно боролась с желанием прикрыть оголенную ногу накидкой.

— Все в порядке, — прошептала она, увидев, что женщина в смятении.

И поправила прическу. Сегодня она собрала волосы заколкой, украшенной драгоценными камнями, надела красное платье в тон красной помаде. Наряд закрывал грудь до шеи, однако спина была открыта, а на подоле слева шел разрез, оголяющий почти все левое бедро.

Она не случайно попросила Татьяну сшить именно такое платье.

Дама-организатор, глядя на Хлою так, будто видит впервые, заговорила снова, ее голос хрипел и дрожал.

— Это прекрасно.

Прочистив горло, она позвала одного из ассистентов, который должен был сопровождать Хлою.

— Я сама провожу леди Хлою, — заявила она ему.

Они вошли в пустой лифт.

— Моя сестра родилась с расщелиной губы и неба, попросту говоря, с заячьей губой. Сейчас все в порядке и, если не знать, невозможно догадаться, что в детстве что-то было не так. Однако я помню, как другие дети смеялись над ней. Иногда люди очень жестоки, и то, что вы делаете, это… Я Джейн, кстати.

За сценой было многолюдно, вся труппа мюзикла собралась за кулисами, чтобы выйти и исполнить вступительный номер.

Джейн нашла для Хлои место в уголке, принесла бокал вина и оставалась с ней до самого выхода.

— Пора.

Хлоя подскочила, едва рука Джейн коснулась ее плеча.

— Не волнуйся, представь, что камер нет.

Хлоя расправила плечи, приподняла подбородок и гордо вышла на сцену.

Ник приехал позже, однако ее выступление застал. Он вошел через черный ход и осмотрел зал в поисках сестры и племянницы. Найдя их взглядом, выстроил маршрут.

Как вдруг зал взорвался аплодисментами. Он решил подождать, пока они утихнут, чтобы незаметно проскользнуть на свое место и неизбежно выслушать нотацию за опоздание.

Ник терпеть не мог подобные сборища. Он бы предпочел сделать пожертвование, оставаясь инкогнито, нежели выставлять свои действия напоказ, но сестра упросила его прийти. И племянница с глазами олененка Бэмби напомнила, что он не выполнил обещание сводить ее куда-нибудь на день рождения. В общем, пришлось согласиться.

Отрицать он не мог, поскольку не помнил ни про день рождения, ни про обещание. Оказалось, Татьяна вновь спланировала его встречу с Хлоей.

Он не видел ее, только услышал, как объявляют ее имя.

Ник обернулся.

Боже, как она хороша.

Страсть тут же охватила его. Хлоя стояла на сцене, такая хрупкая и в то же время уверенная в себе. По бокам сцены размещались экраны, где ее показывали крупным планом. До него донесся ее голос, приятный, обволакивающий. Должно быть, она говорила что-то веселое, так как по залу прокатился одобрительный смех.

Платье настолько хорошо сидело на ней, что у всех мужчин температура должна была зашкаливать. Мысль о том, что другие мужчины тоже могут ее желать, заставила Ника нахмуриться, но он отогнал ее от себя.

Наверное, так чувствует себя алкоголик, обнаруживший, что апельсиновый сок, который он только что проглотил, на самом деле смешан с водкой.

Что там было о реабилитации? Первый шаг — признать проблему. А если не хочешь?

Разочарование смешивалось с целым морем чувств, пока Ник смотрел на Хлою на сцене. Он хотел ее, обижался на нее, скучал по ней.

Он старался помочь, а она плюнула ему в лицо, сказав, что это у него проблема и ему требуется помощь.

Почему он вынужден оправдываться? Она достучалась до самых потаенных его страхов, слабости, которую он в себе ненавидел, вытащила на свет его горб и говорила так, будто у него есть выбор.

«Двигайся дальше», — призывала она. А куда ему двигаться? Она ошибается. Прошлое не переписать.

«Мужчина должен отвечать за свои действия», — вспомнил он слова отца.

Странно, насколько врезаются в память иные воспоминания. Он уже и не помнил, сколько ему было лет, что именно соврал, какое правило нарушил. Отец не придерживался какого-то особого метода воспитания и казался Нику фигурой скорее отдаленной, словно портрет дедушки на стене, с укоризной смотревший на него все детство.

Однако Ник отчетливо помнил, как ему было стыдно и как он решил про себя, что никогда больше не разочарует отца.

Тогда в баре Хлоя его соблазнила, а он не виноват.

«Ах, бедняжка, жертва обстоятельств», — усмехнулся внутренний голос.

Диалог с самим собой прервался взрывом аплодисментов. Ник осознал, что единственный смотрит на фигуру в красном на сцене. Взгляды присутствующих были направлены на столик у сцены. На экранах появилась маленькая девочка. Перед ней на корточках сидела женщина, должно быть, ее мама, и уговаривала подняться на сцену и получить награду, но малышка отрицательно мотала головой.

Повисла неловкая пауза. Девочка начала всхлипывать. Душераздирающее зрелище. Но тут камера оставила ребенка в покое. Ник подумал, что оператор наконец догадался. Однако не все так просто. Женщина в красном стала спускаться со сцены к столикам. По залу прошел одобрительный шепот, пока Хлоя пробиралась к девочке.

Внезапно воцарилась тишина. Ник не сразу понял, что случилось, потом взгляд упал на один из экранов, и внутри его все застыло. Оператор решил снять ее длинные, стройные ноги, камера дошла до бледных, неровно сросшихся шрамов. Свет и качество съемки были отличные, захвачен каждый сантиметр искаженного бедра.

— Боже!

Внутри его все сжалось не от ужасного вида шрамированной кожи, а от того, сколько боли эти шрамы в себе несли. Внезапно необъяснимая гордость охватила его. Это чувство возникло откуда-то изнутри, может, оно и раньше жило в нем, но он настойчиво отказывался это замечать.