Кэролайн лучше, чем ее младший брат, понимала, что отец умер. «Некоторое время было очень тяжело. Она выглядела ужасно. Была такой бледной и сосредоточенной…» — вспоминала учительница Кэролайн, Жаклин Хирш, в интервью для Библиотеки Кеннеди. Ее голос замирал при мысли об этих ужасных месяцах. В первый раз, когда Хирш вывела ее из частных помещений после убийства, они оказались лицом к лицу со сворой фотографов. «Привет, Кэролайн!» — закричали они. Кэролайн спряталась на заднем сиденье автомобиля и попросила Хирш: «Пожалуйста, скажите мне, когда никто не будет смотреть». Красные глаза Джеки и Кэролайн были для окружающих единственным свидетельством того, что они переживают огромную потерю.

= Красные глаза Джеки и Кэролайн были для окружающих единственным свидетельством того, что они переживают огромную потерю.

Джеки Кеннеди хотела проконсультироваться у преподобного Ричарда Максорли, священника-иезуита, который преподавал в Джорджтаунском университете. Утром в день государственных похорон Джона Кеннеди Джеки позвонила ему с просьбой прийти и поговорить с ней. Несколько недель спустя Джеки спросила его, не даст ли он уроки тенниса. Максорли выигрывал турниры по теннису в семинарии, но с самого начала он понимал, что в ее просьбе было нечто большее, чем теннис, — она искала духовного наставника, а не помощи в постановке удара слева. Они встречались в полдень каждый день в поместье Роберта Кеннеди «Хикори-Хилл» в Маклине, штат Вирджиния. Джеки оказалась таким опытным игроком, что не было смысла вести счет во время партии. Вместо этого она задавала ему экзистенциальные вопросы и спрашивала, знал ли Бог, что случится с ее мужем, и если да, то почему он забрал у нее сына Патрика всего лишь за несколько недель до трагедии. Джеки задавала Максорли глубокие вопросы о жизни и смерти и Воскресении. Он возвращался в свой офис в Джорджтауне, консультировался с теологами и сверялся с различными текстами; а когда они встречались в следующий раз, отвечал на ее вопросы.

В конце 2000 года писатель Томас Майер взял интервью у Максорли для книги об ирландском католическом наследии Кеннеди. Он спросил священника, который умер в 2002 году, хотели ли Кэролайн и Джон-Джон когда-либо знать, почему, «если любящий Бог есть, почему… такое может случиться с кем-то вроде президента Кеннеди?». Максорли ответил: «Дети меня никогда не спрашивали. Меня спрашивала Джеки Кеннеди. По словам Майера, Джеки призналась Максорли, что она настолько обезумела, что даже помышляла о самоубийстве. Джеки и Максорли были настолько близки, что члены расширенного клана Кеннеди попросили священника убедить ее перевезти свою семью в Нью-Йорк, когда увидели, как она несчастна в Джорджтауне, где ее преследовала трагедия случившегося. После того, как она перевезла двух своих маленьких детей в Нью-Йорк, она попросила Максорли навещать их, и со временем он стал сильным мужским началом в жизни Джона-младшего. Они вдвоем совершали прогулки в Центральном парке, а на небольшом отдалении за ними следовал агент Секретной службы.

Глубина потери детей Кеннеди была временами почти невыносима даже для священника, повидавшего немало страданий. Максорли вспомнил, как однажды вечером после обеда с Джеки и ее детьми она сказала сыну: «Готовься лечь в постель, и, возможно, Отец придет, чтобы сказать тебе спокойной ночи». Через несколько минут священник вошел в спальню Джона-Джона; Джеки стояла в дверях. Джеки спросил его вполголоса: «Вы знаете «Дэнни Бой»?» Его отец имел обыкновение петь ему эту песенку перед сном. Только он пел «Джонни» вместо «Дэнни». Максорли послушно запел, а мальчик смотрел на него с пристальным вниманием. «Джеки молча стояла в дверном проеме, глядя на нас, — рассказывал он. — Я был в слезах, когда вышел из комнаты». Максорли ушел, и Джеки подошла к постели сына, произнесла с ним молитву и поцеловала на сон грядущий.

Джеки говорила Максорли о своей надежде, что ее переезд в Нью-Йорк поможет ей перестать «погружаться в раздумья». В конечном счете именно дети спасли ее. «Если вы хотите узнать, каковы мои религиозные убеждения сейчас, — писала она Максорли после переезда, — они следующие: загружать себя и беречь здоровье, чтобы делать все необходимое для своих детей. И ложиться вечером спать очень рано, чтобы не оставалось времени подумать».

НЕКОТОРЫМ ИЗ ПЕРВЫХ ЛЕДИ МАТЕРИНСТВО ДАВАЛОСЬ ТЯЖЕЛО, и они были честны в отношении изоляции, которая иногда наступает в первые месяцы ухода за ребенком. Почти каждый день Леди Берд Джонсон наведывалась в маленькую синюю гостиную с видом на Розовый сад, которая в предыдущих воплощениях служила гардеробной Джеки Кеннеди и спальней — Элеоноре Рузвельт. Она добросовестно прикрепляла к двери записку: «Миссис Джонсон работает!» Здесь она садилась на бархатную обивку синего дивана и записывала события дня на свой магнитофон. Она держала записи под замком, и единственным человеком, кто мог их услышать (пока ее секретарь не транскрибировала их за месяц до того, как она покинула Белый дом), был председатель Верховного суда США Эрл Уоррен. Он попросил ее вести записи 22 ноября 1963 года для комиссии по расследованию убийства президента Кеннеди. Ее стараниями был подготовлен исчерпывающий дневник, в котором рассказывалось о повседневной жизни в Белом доме.

В своем дневнике она вспоминала, что впала в панику, когда, будучи женой конгрессмена, осталась одна с малышкой Линдой Берд: «Я могу поаплодировать себе за то, что знаю, как обращаться с детьми, — говорила она. — Я помню абсолютный ужас, который ощутила в тот день, когда эта леди (няня Линды Берд. — Авт.) в конце концов взяла выходной, и видела, как она удаляется на улице и становится все меньше и меньше, пока не исчезла из виду. А со мной был этот корчащийся красный младенец в колыбели, за которого я полностью несу ответственность». Будучи женой конгрессмена, она ухватилась за приглашение и отправилась на освящение подводной лодки в Портсмуте, штат Нью-Гэмпшир. «Это был чудесный побег от энергичной четырех- или пятимесячной маленькой девочки, — вспоминала она позже, без каких-либо намеков на стыд или сожаление. — Это был большой внешний мир, и на этот раз я оказалась в центре внимания. Должна сказать, мне это понравилось». В то время как ее муж вернулся в свой избирательный округ в Техасе, Леди Берд осталась в Вашингтоне с дочерью. Она писала ему: «Линда слишком активна для моего душевного спокойствия, и сегодня она выпала из кроватки». Много лет спустя, в интервью журналу Good Housekeeping, которое она дала вместе с Бетти Форд и Розалин Картер, Леди Берд задали вопрос: заключается ли величайшее предназначение женщины в материнстве, особенно матери сыновей. Она ответила уклончиво: «Есть большой плюс в том, что мужчины стали принимать участие в жизни своих детей, в таких необходимых вещах, как их кормление, смена подгузников и уход за ними, когда они болеют». Если мужчины начнут замечать рабочую нагрузку, связанную с материнством, то будут больше уважать женский труд на протяжении веков, сказала она.

= Они скандировали: «Эй, эй, Эл-Би-Джей (Линдон Джонсон. — Авт.), скольких детей ты убил сегодня?»

После того, как их отец решил не добиваться переизбрания, Линда и Люси Джонсон были явно расстроены во время встречи с Никсонами в Красной комнате за чашечкой кофе накануне инаугурации. Их отец выглядел крайне удрученным. С каждым годом крики протестующих против войны во Вьетнаме становились все громче и громче. Они скандировали: «Эй, эй, Эл-Би-Джей (Линдон Джонсон. — Авт.), скольких детей ты убил сегодня?» — через улицу, на площади Лафайетт. Дворецкий Джордж Ханни однажды услышал, как Джонсон говорит о Вьетнаме с помощником Джо Калифано. «Там умирают наши дети, — сказал он. — Мы должны что-то сделать».