— Ты поправился, смотрю, совсем, — шептала я темной фигуре, высившейся всего в шаге.

— Где была?

— На небушко смотрела.

— С кем перемолвилась?

— Ого, да ты мне допрос устраиваешь что ли? Тебе то что?

Волче двинулся вперёд, и я инстинктивно выставила перед собой руки, которые тут же коснулись обнаженного тела, обвязанного по талии полотном.

— Болит?

Сильные пальцы ухватили за запястье и подняли ладонь выше, прижав к груди.

— Извела ты меня под самый корень. Мочи нет терпеть Мстиславову заботу по тебе. Один раз отбился и второй устою, лишь бы ты рядом осталась.

— Это так у вас отбиваются? Когда чуть кишки на снег не вываливаются? Ничего себе! — я попыталась вырваться, но не тут-то было.

— Постой, ладушка! Дай раздышаться чуточек.

— Малушу разбудишь! — прошипела я чуть быстрее, чем следовало бы. — Я чужих объедков не подбираю, у волков изо рта мясо не вытаскиваю. Ну вас, зверей! Живите по своим законом, а меня не трогайте! — если бы Волче мог слышать мой внутренний голос, он бы изрядно удивился: всё естество тянулось к этому мужчине, я находила оправдания самым смелым своим и неосмотрительным поступкам, что могла бы совершить, да что там! Я даже готова была первая поцеловать его! Но разум и страх встали перед желаниями тела непробиваемой стеной, как казалось.

— Горюха…

— Не горюха я тебе, понял! Не горюха! Женя меня зовут!

— Неужто матушка так величала? — с улыбкой произнес Волче, и это подлило масла в костёр.

— Прикинь!? И батюшка тоже! — не замечая того, я говорила всё громче. — И брат, и дядя, и тё…

Внезапно время остановилось, и на ярком экране внутреннего взора, который растянулся от стены до стены, я увидела такое, от чего подогнулись колени и разом пересохло во рту. За этим зыбким полупрозрачным видением обеспокоенное лицо Волче казалось бледной маской.

— Горюха?

— Всё нормально, нормально всё! — прижиматься к его груди было так хорошо, что испуг прошел очень быстро, уступив место совсем другим и очень опасным чувствам. — Я видеть начала всякое. Будущее что ли. Не знаю… Кличу, выходит.

— Боязно? — лучше бы он не спрашивал так, лучше бы не обнимал ласково.

— Боязно, — чуть приоткрыв губы, я уже мечтала о поцелуе, когда дядька Лешак прикрикнул со своей лавки:

— Угомону на вас нет! Добрым людям дрёму распугали!

Нас расцепило и разнесло каждого в свою сторону.

Глава 13. Было бы куда бежать

Не выспавшееся тело сводило с ума раскоординированностью и головной болью, Лешак ворчал, Волче выглядел огурцом, хотя всё ещё довольно вялым, Малуша, как представлялось моей бешеной ревности, предвкушала привычные любовные удовольствия.

— Дура набитая! — цедила я сквозь зубы, скатывая постель в огромный пёстрый ролл. — Домой, домой! Быстрее из этого дурдома.

Злиться было на что — не давало покоя видение. Не то, чтобы я дико любила животных, но участь белёсой волчицы, зверски зарубленной топором, была, как ни крути, незавидной.

— Слушай! — негромко обратилась я к сопернице. — Выйдем на крылечко?

И она неожиданно легко согласилась. Мы стояли там же, где давеча с Моревной, и так дико захотелось стрельнуть сигаретку, чтобы, выпуская дым, как бы между делом сообщить: "А вот знаешь, тебя убьют скоро!"

— Ведаю, что тебя калёным железом жжёт! — с места в карьер кинулась Малуша. — Не терпится Марье про живую воду донесть? Так ступай! Ступай! И не от такого лиха увёртывалась!

— Постой, — я зачем-то тронула разгорячённую девушку за плечо, — не об том разговор. Видела я тебя волчицей. Будто мужик на тебя топором замахивается. Незнакомый. И бьёт. И вроде как убивает... Вот.

Резко согнувшись и с силой хлопнув себя по коленям, девушка громко расхохоталась. Смех ее был больше похож на долго копившую силы истерику.

— Вона! Топором? — Малуша утирала выступающие слёзы рукавом своего оверсайз тулупчика. — Меня?Волчицею? — она неожиданно выпрямилась и зашипела в лицо: — Ты хуже топора, чернявая! Ты пуще смерти! Какой наговор на мужика мово наслала? А? Стервь луговая! Всю силушку из него выпростала, не тешить меня, не миловать не может! Да чтобы ты сгинула!

— Малуша, я же серьёзно гово...

Напротив с охапкой поленьев замер Лешак.

— Ох, напа-а-а-а-сть! Снесёте дверь, чую, по бревнышку дом разметаете, курицы!

— Я ей про видение своё, а она... Да ну к монахам! Сдохнет, пусть тогда не говорит, что не предупреждали.

Аккуратно сложив дрова у стены, старик снял овчинные рукавицы, оббил их об колено и снова надел.

— Ты меня обратно отвезёшь, дяденька? Мстислав иначе сам приедет, а я не хочу, чтобы они с Волче опять закусились.

— И то! — Лешак постоял пару секунд. — Собирайся, коли ехать. Засветло обернусь.

А что, собственно, собираться. Оделась, глотнула местного компота. Поразглядывала Волчин нечёсанный сколько дней затылок, укололась о ненавидящий взгляд Малуши-волчицы.

— Едем.

Невесть откуда взявшийся Золик уселся на плече, откровенно уродуя новую рысью шубу.

— Отпилю я тебе когти, птенчик! Где был? Чего видел? — ворковала я, пока ворон охотно подставлял голову для почесушек.

— Уладилась? — обернувшись спросил Лешак и по-отечески подоткнул под ноги меховой полог. — Трогай, родимая!

Золик вспорхнул крыльями, но на плече удержался.

— Вот ты лентяй, лошади и так тяжело, еще и тебя вези, морду наглую!

Но птица, напряжённо нагнувшись вперёд, лететь самостоятельно отказывалась. Лешак что-то напевал сам себе, и я заклевала носом, наверстывая невыспанное за ночь.

— Далеко ли путь держите? — зычный голос сначала казался продолжением сна, но розвальни резко остановились, и меня сильно бросило вперёд.

Перед нами, перегородив уже немного наезженный санный путь, стояли несколько довольно разношерстных мужиков, угрожающе поигрывающих разнокалиберным оружием. Из знакомого мне были топоры, мечи и багры. Неужели Моревна была права, и до Славика я не доеду?

Очень добродушно Лешак попробовал разрулить ситуацию:

— Люди добрые! Не замайте! Нету у нас ни казны богатой, ни каменьев самоцветных. Вот, дочку с побывки к мужу везу. Ужо пустите, лихо не творите!

— Дочка? — вперёд вышел чернобородый и черноглазый здоровый мужик, очень смахивающий на киношного атамана какого-нибудь