Ширма скрывала нас от остальных дам, кроме мисс Лоусон, которая нам улыбалась. Звонок в холле тихо позвякивал, мисс Миллз перестала разглядывать плитку. Никто не пришел.

К этому времени мисс Миллз было уже худо и становилось все хуже. Я чувствовала капли пота на ее леденеющей коже, и челюсти у нее дрожали так, что зубы стучали; она была как замерзший маленький ребенок. Ее щека прижималась к моей. В какой-то момент зубы у нее выпали прямо изо рта и, будто в насмешку, шлепнулись на пол перед нами – не аккуратно сомкнутые, а распахнутые, как в мультике у «Монти Пайтон».

Некоторое время спустя я осознала, что перестала звонить, и вновь нажала на кнопку. Я стянула с кровати покрывало и укрыла нас как смогла тщательно и подложила ей под голову ее чудесное вязаное одеяло, свернув его в узел, но она все равно замерзала.

Никто так и не пришел. Я подождала и опять начала звонить. Наконец от дверей донесся голос Миранды.

– Что еще! – раздраженно и сердито рявкнула она.

Я была так напугана, что выдавила лишь «Помогите».

Она подошла, уставилась на нас и спросила, что случилось. Я попросила ее вызвать «скорую помощь». Миранда перепугалась, стащила с кровати мисс Миллз еще одно одеяло, завернула нас в него и умчалась. А я начала плакать.

– Нет, Фанни-Джейн, – утешала мисс Миллз, – все будет хорошо, обещаю.

Вернулась Миранда.

– Может, попробуем поднять ее? – предложила она.

– Нет, – возразила я, – ни в коем случае, пускай это сделают санитары.

А потом Миранда повела себя просто прекрасно и принялась без умолку тараторить, как бывает, когда произошло что-то ужасное и вы пытаетесь отвлечь человека. Она сказала, что очень переживает, что не ответила сразу на звонки, но она целовалась в машине с Майком Ю (по крайней мере, честно), а потом делала ему открытку ко дню рождения, и ей обязательно нужно было закончить, и проблема в том, что она задумала написать дутыми буквами.

Она щебетала и щебетала, и это было чудесно.

Майк терпеть не может покупные подарки, особенно открытки с готовыми поздравлениями, но очень ценит знаки внимания. Она сама нарисовала открытку – гарцующий конь на лужайке в форме сердца – и написала: С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ МАЙК Ю. С ЛЮБОВЬЮ МИРАНДА. ЦЕЛУЮ.

И все дутыми буквами, все буквы разного цвета и раскрашены с тенями и отблесками. Звучало впечатляюще, и я живо представила это себе, но лучше бы она отозвалась на звонок, прежде чем мисс Миллз выронила зубы изо рта. А потом я подумала, почему она не написала поздравление на кантонском, или мандаринском, или на каком там его родном языке.

– Не молчи, – попросила я. – Говори, пожалуйста.

Потому что это и вправду отвлекало от ситуации.

Миранда продолжала тараторить, это было немножко безумно, но все же лучшее, что она могла сделать, и я навеки ей за это признательна.

Она рассказала, что предложила Майку заняться сексом в качестве особого подарка ко дню рождения, но он отказался. Не потому что считает ее непривлекательной, вовсе нет (у них были тысячи поцелуйных марафонов), просто Майк Ю не верит в секс до свадьбы, потому что боится что-то там потерять. Что-то вечное, важное, философское или, возможно, китайское.

Я быстро спросила, а вдруг у него такая фобия, когда мужчина боится, что у вагины есть зубы, как в пасти акулы, или хотя бы как у хомячка. Мисс Миллз пробормотала «вагина». А Миранда сказала, что она о таком слышала, но у Майка такого нет. У него фобия насчет коров, и он не гуляет в полях, чтобы его не забодали, но с вагинами у него все нормально.

Я согласилась с Мирандой. Майк Ю не похож на человека, страдающего вагинофобией. Иначе с чего бы человеку с такой фобией приглашать такую девушку, как Миранда, в свой «датсун»? Он бы наверняка сторонился девушек в коротких платьях медсестер, правда же?

Постепенно разговор становился менее интересным. Никто не мог бы поддерживать подобную беседу бесконечно, и Миранда принялась перебирать события из жизни своей семьи. Как мать попыталась убить отца газонокосилкой и как однажды он случайно оставил выключенной морозильную камеру, а мать назвала его «гангстером», и я затряслась от смеха, а от этого стало больно мисс Миллз, а от этого я заплакала. Но Миранда героически продолжала. Про свою сестру Мелоди, мою бывшую лучшую подружку, которая стала мужиковатой, вступив в пубертатный возраст, как я уже раньше рассказывала, и слава богу, что наступила панк-эра и она смогла присоединиться к панкам и чувствовать себя на месте, не пытаясь выглядеть женственно.

Наконец мы услышали предупредительное бряканье решетки и поняли, что подъехала «скорая». Одновременно явилась Матрона и принялась строить из себя профессионала. Двое крепких мужчин сняли с меня мисс Миллз и уложили на каталку.

Миранда помогла мне подняться, я оперлась на нее, и мы смотрели, как мисс Миллз увозят, – одна из ее скрюченных ног торчала как обычно, а другая нет – и слышали бряканье дверей, а потом бряканье решетки. В карету «скорой помощи» вместе с ней никто не сел. Она уехала одна. Я сначала порадовалась, что меня не попросили поехать с ней, но потом разволновалась, как она там одна, без своих зубов и без пледа. Кажется, я даже возмущалась этим.

– Она не одна, – сказала Матрона. – С ней санитары.

– Но она их совсем не знает, а они не знают ее. И как быть с ее креслом-коляской, – хныкала я, – и с ее зубами?

– Кресло-коляска ей в больнице ни к чему, ее отвезут сразу в палату, – сказала Матрона.

А поскольку я не унималась, все решили, что у меня шок, и налили полный стакан хереса и раскурили мне сигарету.

Позже позвонили из лестерской Королевской лечебницы и сообщили, что у мисс Миллз подозрение на перелом бедра и сотрясение мозга, она пока останется в больнице.

– Я навещу ее в субботу – у меня остались ее зубы, – сказала я.

– Я думала, мы в субботу идем кататься на роликах? – возразила Миранда.

И тут встряла Матрона:

– К субботе она все равно помрет.

Я не хотела, чтобы Майк Ю подвозил меня на своем «датсуне». И полторы мили до дома прошла пешком – всю дорогу под горку, прямо до моей улицы, а потом короткий крутой подъем.

Старалась чем-нибудь занять голову. Обратила внимание, что живая изгородь из боярышника и терновника вдоль Коллингтон-Хилл, которая совсем полегла было зимой, когда было очень сухо, сейчас выглядит на диво пышной и здоровой. В деревне тяжело переживали за погибшие зимой деревья, но все обошлось, и