похоже, очень понравилось. Жаль, что Миранда вручила открытку у меня на глазах – момент был довольно личный. Они поцеловались в губы, но едва касаясь. Это было исключительно сексуально, но не доставило мне ни малейшего удовольствия. Я ощутила только прилив мучительной ревности, и захотелось дать Миранде по физиономии.

Вечерами после работы я ездила домой с Мирандой и Майком в его «датсуне». Зная, какой Майк скрытный, я чувствовала себя немного неловко от того, что мне известно о нем так много – его манера целоваться, эротичность пальцев, размер ноги и т. п., – я чувствовала себя виноватой, глядя в его глаза в зеркале заднего вида, когда он проверял, нет ли машины сзади, перед тем как повернуть или затормозить. Чувствовала себя ничтожной. Но это было лучше, чем тащиться пешком.

Майк с Мирандой часто останавливались в «кармане» на дороге по пути домой – из-за матери Миранды, которая не одобряла их отношения. Обычно они занимались этими едва-касаясь поцелуями, если меня в машине не было, но сегодня просто болтали и, может, поцеловались разок-другой, пока я выходила покурить и проверить, как там живая изгородь. И я попыхивала сигаретой и придумывала названия для поп-групп или имена для своих будущих детей или воображала, что буду делать, если выиграю в тотализатор.

Утром в субботу я отправилась, как и планировала, в город с Мирандой и Мелоди, ее сестрой-однояйцевой-близняшкой. Они собирались сначала покататься на роликах, а потом поглазеть на шмотки и помаду. Я планировала навестить Эмму Миллз в Королевской лечебнице, пока они будут кататься, а потом присоединиться к ним на шопинге (думала заглянуть в C&A, приглядеть плащ и беретку). Я прихватила с собой в хозяйственной сумке вязаный плед мисс Миллз, и хотя и знала, что в больницах жара как в печке, но подумала, что ей все равно будет приятно. И взяла еще ее зубы, завернутые во влажное бумажное полотенце, чтобы не стучали.

Когда мы вышли из автобуса возле Грэнби-Холлс, Лонглейди встали в очередь на роллердром, а я побежала в Королевскую лечебницу.

И в автобусе, и торопясь по дорожке ко входу в больницу я твердила себе, что Матрона ошибается. Эмма Миллз не могла умереть к сегодняшнему дню, это просто еще одна из тех злобных гадостей, которые Матрона обожает говорить. Мисс Миллз идет на поправку, и обрадуется мне, и прижмет к себе плед, и спросит, принесла ли я мармеладки «Нью Берри Фрутс». Но, войдя в больницу, я начала опасаться худшего, что она умерла, а рядом не было никого, чтобы утешить ее в последние часы и минуты. И проклинала себя, что не пришла раньше.

В отделении «Одамес» я обратилась к дежурной сестре. Симпатичной, с рыжими волосами и ресницами, выкрашенными синей тушью.

– Мисс Миллз, Эмма Миллз, – сказала я. – Она поступила в среду вечером.

Дежурная сестра пролистала журнал и взглянула на меня:

– Вы родственница?

– Да.

– В каком родстве? – уточнила она.

– Подруга.

Сестра встала, захлопнула журнал. Я должна убедиться, что вы состоите в родственных отношениях с пациентом, сказала она, только тогда она даст информацию.

– Но я ее близкая подруга, ее единственная подруга.

Сестра перебирала бумаги и поглядывала на свои карманные часы.

– Не у всех же есть родственники, и что, получается, их нельзя навещать? – разволновалась я. – И человек не может узнать, как себя чувствует его друг и не нужно ли плед или, мать вашу, еще что-нибудь?

Мне не следовало произносить «мать вашу», потому что медсестра хлопнула ладонью по столу и объявила, что не будет разговаривать в подобном тоне.

– Дело в том, – принялась объяснять я, – что я работаю в «Райском уголке», где живет мисс Миллз, и она думает, что я ее сестра, и она будет волноваться, куда я делась, и у меня ее зубы. – Я протянула в доказательство маленький розовый сверток.

– Ой, – медсестра разом смягчилась, – так ты Фанни-Джейн?

– Да, это я!

– Погоди минутку, – сказала она и скрылась.

Вскоре еще одна сестра высунула голову в коридор и уставилась на меня, как будто первая сообщила ей, что прибыл клоун.

– Ты Фанни-Джейн?

– Да.

Новая сестра вышла из палаты и приблизилась ко мне, губы у нее были поджаты.

– Мне жаль, но мисс Миллз скончалась вчера днем.

– Ох.

– Мне очень жаль. Она спрашивала о вас, но я… мы подумали…

– Все нормально, – сказала я. – Я пойду.

И я вышла на улицу. И мысленно попрощалась с мисс Миллз. Ушла. Умерла. Все кончено. Никто не удивится. Матрона это предсказала. И больше нечего об этом думать.

Я быстро перебежала через дорогу, заняла позицию у входа в Грэнби-Холлс и принялась наблюдать, как Миранда, Мелоди и другие катаются против часовой стрелки, смеются, взвизгивают, разрумянившиеся. Песня «Моя сладкая малышка» так гремела, что смех и улюлюканье невозможно было расслышать, их можно было лишь видеть. Девчонки отлично выглядели, они неплохо катались и двигались изящно, и знали слова песни, и подпевали, и все такое.

Я ждала на остановке автобус, который отвезет меня обратно в «Райский уголок». Мне не хотелось после всего случившегося примерять плащи и береты.

Хотела бы я сказать, что присутствовала на похоронах мисс Миллз и опустила вязаный плед в ее могилу. Но нет – мы никогда не ходили на похороны пациентов. Не знаю почему, просто не ходили, и все. Не принято было.

Мистера Симмонса я застала за чтением в хозяйской оранжерее. Он был поглощен процессом и не заметил меня. Строго говоря, это помещение было запретно для пациентов, потому что здесь отсутствовали кнопки звонков и, чисто теоретически, персонал не мог должным образом следить за пациентами. Но мистер Симмонс сидел там, и я села напротив.

– Привет, – сказал он.

– Я навещала мисс Миллз, – сказала я. – В больнице.

Он чуть сдвинулся, чтобы видеть меня, и прутья плетеного кресла мерзко скрипнули.

– И как она? – спросил он.

– Она умерла вчера.

– Умерла?

– Да, – сказала я и всхлипнула.

А он быстро заморгал и уронил несколько слезинок.

Когда нет ресниц, слезы выглядят совсем иначе. У мистера Симмонса слезы стекали из уголков глаз, скапливались под набрякшими старческими веками, а потом сползали по щекам медленным потоком. Он делал вид, что ничего особенного не происходит, держался спокойно и не вытирал глаза.

– Я уронила ее. Это я виновата.

– Ты делала все, что могла, – сказал он. – Ты не должна винить себя.

Чтобы сменить тему, я спросила про книгу. Он приподнял ее, показывая обложку. Это была книжка про бизнес, называлась «Голый менеджер» и, несмотря на сексуальное название, казалась чертовски скучной.

– Интересная? – спросила я.

– Очень.

На обратном пути я заглянула в дамскую спальню подобрать засохший треугольник хлеба с джемом, который мы обнаружили под