– Замечательно. Торжество закона и полноесоблюдение гражданских прав.

– Разумеется.

– Сколько там сейчас партнеров?

Адам пожал плечами. Количество партнеровменялось каждый год.

– Около полутора сотен.

– Значит, сто пятьдесят человек. И сколькосреди них женщин?

– Право, затрудняюсь ответить. Скажем, дюжина.

– Дюжина, – повторил Сэм, почти не разжимаягуб. Руки его неподвижно лежали на столе; усевшись перед оконцем, он еще ниразу не моргнул. – Значит, менее десяти процентов. А черномазых?

– Не могли бы мы называть их чернокожими?

– Отчего же, хотя и этот термин уже устарел.Теперь они именуют себя афроамериканцами. Думаю, ты достаточно политкорректен,чтобы знать такие мелочи.

Адам молча кивнул.

– Так сколько ваших партнеров являютсяафроамериканцами?

– Четверо, по-моему.

– Менее трех процентов. Жаль, жаль. “Крейвицэнд Бэйн”, бастион справедливости и оплот демократии, оказывается, не очень-топриветствует в своих стенах афроамериканцев. Вместе с представительницамипрекрасного пола, замечу. Не знаю, что и сказать.

Адам бесцельно водил ручкой по блокноту. Онмог бы, конечно, поспорить, привести цифры, ведь женщины составляли почти третьсотрудников, а на юридических факультетах руководство настойчиво подыскивалолучших чернокожих студентов. Он мог бы рассказать, что иски с обвинениями вдискриминации фирме предъявили двое белых выпускников, чьи вакансии в последниймомент были просто ликвидированы.

– Много ли в фирме партнеров-евреев? Процентоввосемьдесят?

– Не знаю. Честно говоря, меня этот вопросникогда не интересовал.

– Зато меня он волнует. Видишь ли, меняздорово смущало то, что мои интересы отстаивала банда ханжей и фанатиков.

– Большинство наших клиентов испытывают к нимтолько благодарность.

Размеренно-плавным движением Сэм извлек изнагрудного кармана синюю пачку сигарет “Монклер” и дешевую пластиковуюзажигалку. В разрезе его наполовину застегнутой спортивной куртки виднелисьгустые седые волосы. Жить здесь без кондиционера невозможно, подумал Адам.

Закурив, Кэйхолл пустил к потолку струю дыма.

– Мне казалось, на контактах с вашими людьмиуже поставлена точка.

– Меня никто сюда не посылал. Я приехал пособственной воле.

– Для чего?

– Н-не знаю. Вам необходим адвокат, и…

– Почему ты нервничаешь?

Адам сжал в кулак пальцы с изгрызенными ногтями,ботинки его перестали отбивать чечетку.

– Я не нервничаю.

– Да тебя же трясет. Я перевидал десяткиадвокатов, но такого беспокойного встречаю впервые. В чем дело, малыш? Боишься,я на тебя брошусь?

Хмыкнув, Адам попытался улыбнуться:

– Не валяйте дурака. Я ничуть не нервничаю.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать шесть.

– А выглядишь на двадцать два. Когда закончилучебу?

– В прошлом году.

– Великолепно. Эти еврейские выродки прислалисюда необстрелянного мальчишку. Давно знал, что в глубине души они желают мнесмерти. Твой приезд – лишнее тому доказательство. Сначала я убивал их, теперьони горят желанием убить меня. Все сходится.

– Значит, вы признаете, что убили детейКрамера?

– Хорошенький вопрос, черт побери! Присяжныеговорят, так оно и было. Девять лет апелляционные суды подтверждают их точкузрения. Да кто ты такой, чтобы задавать мне подобные вопросы?

– Вам нужен адвокат, мистер Кэйхолл. Я приехалсюда, чтобы помочь.

– Мне нужно многое, парень. Но уверяю тебя, яобойдусь без советов какого-то сопливого юнца. Ты опасен, сынок. И слишкомглуп, чтобы осознать это.

Лишенный всяких эмоций, голос Сэма вновьпрозвучал спокойно и взвешенно. Держа сигарету между средним и указательнымпальцами, Кэйхолл аккуратно стряхнул пепел в пластиковый стаканчик. Лицо егооставалось бесстрастным.

Адам черкнул в блокноте очередную закорючку иеще раз попробовал выдержать на себе немигающий взгляд собеседника.

– Послушайте, мистер Кэйхолл, я, как юрист,выступаю категорически против смертной казни. У меня отличное образование, яназубок знаю Восьмую поправку и могу быть вам полезен. Вот почему я здесь.Услуги профессионального адвоката обойдутся вам даром.

– Даром, – повторил Сэм. – Удивительноевеликодушие. А известно ли тебе, малыш, что еженедельно сюда приходят троетвоих коллег, которым не терпится обласкать меня – даром? Трое опытнейшихбуквоедов, трое богатеньких пройдох и настоящих светил юриспруденции. Ониохотно займут твое место, начнут писать новые апелляции, давать интервью,позировать перед камерами, будут в последние часы трогательно держать меня заруку, а потом наблюдать за тем, как я вдыхаю газ. Через час они выступят напресс-конференции, через день заключат договор с издательством, если не скиностудией. Они договорятся о съемках маленького телевизионного сериала ожизни и смерти Сэма Кэйхолла, легендарного куклуксклановца. Я сталзнаменитостью, сынок. А поскольку уже начаты приготовления к казни, слава моябудет еще громче. Вот почему сюда так рвутся адвокаты. Они чуют запах хорошейнаживы. Бедная, несчастная страна.

Адам покачал головой:

– Все это не для меня, даю слово. Готовподписать соглашение о конфиденциальности.

– Ага! – Сэм ухмыльнулся. – Кто же проследитза его выполнением, когда я уйду?

– Ваша семья.

– О семье – ни слова, – твердо сказал старик.

– Мои намерения чисты, мистер Кэйхолл. Фирма“Крей-виц энд Бэйн” представляла ваши интересы в течение семи лет, ваше дело яизучил от корки до корки. Как, собственно, и все ваше прошлое.

– Поздравляю. Сотни газетчиков исследовалитакже и мое исподнее. Великое множество проныр хвастают сейчас своейосведомленностью, но мне от нее никакого толку. Осталось четыре недели. Ты вкурсе?

– У меня с собой постановление суда.

– Через четыре недели они откроют кран.