Но как бы то ни было, бремя лишить человекажизни лежало на его плечах, и тяжкая эта обязанность вызывала в Филлипеотвращение. Именно он сопровождал приговоренного в “комнату сосредоточения”,как ее называли, где закон обязывал смертника провести свой последний час.Именно он раскрывал дверь находившейся напротив газовой камеры и убеждался впрочности ремней, которыми фиксировались ноги, руки и голова несчастного.Именно он двадцать два раза за двадцать семь лет произнес фразу: “Хотитечто-нибудь сказать напоследок?” Затем, согласно инструкции, Филлип Найфехотдавал охране команду закрыть герметическую дверь. По его кивку операторнажимал на красную кнопку, и в камеру устремлялся газ. У него на глазахменялись лица первых двух из казненных. Позже Филлип решил наблюдать за лицамисвидетелей, что стояли перед стеклянной стеной в соседней комнате. Свидетелейон отбирал лично. Пункт за пунктом он выполнял официальное руководство поумерщвлению приговоренных: констатировал и объявлял смерть, выносил тело,опрыскивал его специальным аэрозолем, чтобы удалить из одежды остатки газа, итак далее.

Выступая как-то раз в Джексоне передзаконодательной комиссией штата, Филлип поделился с аудиторией своими взглядамина смертную казнь. “Предлагаю идею получше, – взывал он к глухим. – Почему быне оставить убийцу в одиночном заключении навеки, под усиленной охраной,исключив возможность побега или пересмотра приговора? Ведь в конце концов онивсе равно умрут – но не от руки государства!”

Слова эти, вынесенные в кричащие газетныезаголовки, едва не стоили Филлипу работы.

Девятнадцать месяцев и четыре дня, думал он,ероша пальцами жесткую щетку седых волос и вчитываясь в постановление окружногосуда. Сидевший напротив него у стола Лукас Манн терпеливо ждал.

– Четыре недели, – произнес Найфех и отодвинулдокумент в сторону. – У него еще осталась возможность подать апелляцию?

– Единственная и последняя, – ответил Манн.

– Когда пришла эта бумага?

– Сегодня утром. Сэм направит жалобу вВерховный суд, где ее скорее всего оставят без внимания. Возня продлится околонедели.

– Что скажете, советник?

– Каждый из аргументов в пользу осужденногодавно известен. Шансы, что казнь состоится через четыре недели, – пятьдесят напятьдесят.

– Это много.

– Сдается, новой отсрочки уже не будет.

В нескончаемой круговерти рулетки, где ставкойявляется жизнь или смерть, пятидесятипроцентный шанс почти равнозначенабсолютному. Процесс вступит в очередную фазу, начнется проработка рутинныхдеталей. После долгих девяти с половиной лет четыре недели пролетят в мгновениеока.

– Ты уже говорил с Сэмом? – спросил Найфех.

– Очень кратко. Рано утром принес ему копиюпостановления.

– Вчера звонил Гудмэн, сказал, что направилсюда своего молодого сотрудника. Он еще не объявился?

– Я говорил с Гарнером и успел пообщаться спосланцем, Адамом Холлом. В данную минуту он беседует с Сэмом. Интереснаядолжна быть беседа. Сэм – его дед.

– Его кто?

– Ты слышал. Сэм Кэйхолл – дед Адама Холла поотцовской линии. Вчера мои люди покопались в биографии внука и обнаружили парунеясных моментов. Я связался с отделением ФБР в Джексоне. Через два часа пофаксу прислали самую подробную информацию. Сегодня утром у меня в кабинете онвсе признал. Не похоже, чтобы парень рассчитывал скрыть это.

– Но он носит другое имя.

– Долгая история. В последний раз дед и внуквиделись, когда Адам был еще несмышленым ребенком. После ареста Сэма отецмальчишки перебрался на Запад. Менял имена, частенько оставался без работы,словом, вел жизнь настоящего неудачника. Покончил с собой в восемьдесят первом.Адам же с успехом окончил колледж, поступил в юридическую школу Мичигана, однуиз лучших в стране, возглавил профессиональный журнал. Год назад он пришел наработу в “Крейвиц энд Бэйн”, а сегодня утром оказался здесь, у нас. Найфех покачалголовой:

– Есть от чего прийти в восторг. Мало нассклоняет пресса? Мало дураков-репортеров, задающих дурацкие вопросы?

– Беседа-то все равно идет. Думаю, Сэмсогласится, чтобы внук представлял его интересы. По крайней мере очень на этонадеюсь. Мы пока ни разу не отправили на смерть заключенного, у которого бы небыло адвоката.

– Следовало бы хоть однажды послать на смертьадвоката, без всяких заключенных, – с натянутой улыбкой проговорил Найфех.

Непримиримая вражда, которую он питал кюристам, давно стала притчей во языцех, поэтому Лукас не обиделся. Он всепрекрасно понимал. По его подсчетам выходило, что Фил-лип Найфех представалперед судом в качестве ответчика чаще, чем любой другой житель в истории штата.Право ненавидеть юристов Найфех заслужил.

– Через девятнадцать месяцев удалюсь на покой.– Фразу эту Лукас слышал уже неоднократно. – Кто у нас идет за Сэмом?

Манн задумался, перебирая в памяти приговорысвоих сорока семи подопечных.

– В общем-то некому. Четыре месяца назадпервым кандидатом был Любитель пиццы, но он получил отсрочку. В егораспоряжении около года, однако я предвижу новые осложнения. Нет, паруближайших лет гостья с косой к нам не заглянет.

– Любитель пиццы? Ты о ком?

– Забыл? Малькольм Фрайар. В течение неделизарезал трех доставщиков пиццы. На суде утверждал, будто к убийству егоподтолкнул голод.

Филлип замахал руками:

– О`кей! Помню, помню. Так следующий – он?

– По-видимому. Точнее сказать трудно.

– Знаю.

Найфех поднялся из кресла и прошел к окну. Егочерные форменные полуботинки остались под столом. Стоя на ковре в одних носках,он сунул руки в карманы, отвел назад плечи, потянулся. Последний приведенный висполнение приговор вынудил Филлипа неделю провести в госпитале. “Легкаясердечная аритмия”, – успокаивая, объяснил врач. Провалявшись на неудобнойбольничной кровати семь дней, он дал слово жене, что новой казни дожидаться небудет. Если Господь не приберет Сэма к себе, слово удастся сдержать. А там и допенсии останется совсем уж немного.

Филлип повернулся и посмотрел в глаза другу:

– С меня довольно, Лукас. Уступаю местодругому. Своему подчиненному, молодому, заслуживающему полного довериячеловеку, которому не терпится пролить кровь.

– Только не Надженту.