— Николай, я за помощью пришла, а не за твоим толкованием ситуации! Мне нужна твоя помощь.

— А мозги мне куда деть, женщина? Мозги у меня еще со школы хорошо варят, и ты об этом знаешь. Надо было мне, Танюша, на тебе жениться. С родственниками у меня все в порядке.

— Николай, ты мне лучше скажи, ты поможешь?

— Сказал, расслабься. Помогу! Но мне тоже будет нужна твоя помощь. У нас с тобой отношения всегда были взаимовыгодные. Думаю, что твоему мужу потребуются люди, имеющие опыт работы в органах. Ты и обрисуешь мою кандидатуру с такими плюсами, что у него не будет вариантов отказать. Я должен получить эту должность.

— Николай, его пока никто не назначал. Объявлен конкурс, там своих подводных камней и камушков хватает. Если все сложится, все получится, я буду очень стараться, но я не имею на мужа такого влияния в кадровых вопросах, ты же знаешь. У него одна слабость — деньги.

— А ты подумай, подумай, времени предостаточно.

Они расстались напряженно, и Татьяна весь обратный путь думала, что люди из этого ведомства своего не упустят. Когда-то она на вечере встречи выпускников не устояла перед знаками внимания Николая и заглотила его наживку, как глупая рыба, вместе с крючком. Сейчас ей от Николая не избавиться, но если у него есть потребность, он может помочь. Но сможет ли она выполнить его просьбу? Впрочем, пока они делят шкуру неубитого медведя.

Николай был доволен разговором. Его влияние в городе после такого назначения усилится, а уж применение этому он всегда найдет. Не зря он соблазнил Таньку, как знал, что это может ему пригодиться, жаль, что простовата она, не хватает ей змеиной хитрости и изворотливости, а то можно было бы замечательные дела закрутить. Уж скорее бы назначили ее скупца генеральным, Николаю будет выгоден карьерный рост мужа любовницы.

Юле хотелось громко произносить это имя — Оливия… Оливия Грин. Моя американская мама. Как вкусно звучит мамино имя — О-ли-вия. Оно бледно-зеленого цвета, как оливки, как зелень в саду.

Юлька задыхалась от слез, от любви к ней, такой далекой и незнакомой, той, что дала жизнь и сама ушла из жизни, молодая, красивая. Юля исследовала весь Интернет, фотографий того происшествия, на удивление, было очень мало. Про Оливию добрые слова писали ученики, астронавты-дублеры, но нигде, нигде не было информации о семейном положении Оливии Грин и о том, что в России осталась у нее маленькая дочка Юлька, которой так было нужно материнское тепло.

Папа в тот вечер говорил полунамеками, но она, как настоящий журналист, понимала, что стоит за тем или иным недосказанным словом. Больше всего отец обращался к понятию «государственная тайна». Слово за слово, и Юля начала восстанавливать историю отношений ее родителей, историю загадочную и покрытую тайной.

Папа влюбился в Оливию Грин в то время, когда по приглашению американской корпорации «Ранс» приехал читать лекции для астронавтов. Среди группы, которую он обучал, Евгений сразу увидел девушку с необыкновенно красивыми серыми глазами, которые завораживали. Он не мог оторвать взгляда от симпатичной американки.

Несколько вечеров подряд они гуляли по городку, болтали о пустяках и совсем не подозревали, что очень скоро любовь накроет их с головой, вспыхнет, как шаровая молния, и у них не будет других вариантов. Евгений понял это первым, молчаливый, стеснительный Юлин папа, но тогда его стеснение исчезло куда-то, ему хотелось говорить, нет, петь о любви к этой загадочной американке.

— Ты пугаешь меня, Джон. Я теряюсь и смущена. — Оливия нервничала.

— Я люблю тебя, Оливия, люблю.

— Ты понимаешь, что это невозможно — американка и русский. Мы из разных миров. Мы с разных планет.

— При чем тут национальность, страна, язык! Я люблю тебя, моя милая девочка, моя дорогая. Мы будем вместе, чего бы нам это ни стоило.

Каждую свободную минуту, как только она выдавалась, Евгений и Оливия проводили вместе, и казалось, что оба потеряли голову…

Когда лекции закончились и ему нужно было уезжать в Россию, Оливия сказала, что ждет ребенка. Она плакала, потому что понимала, что полет будет невозможен, ее отстранят от тренировок, летать в космос беременным не полагалось.

— Джон, что будет с нами? Что будет со мной? Что будет с нашим ребенком? Ты уезжаешь в свою далекую страну.

— Милая, я не могу остаться сейчас, но поверь, что я решу все эти вопросы. Ведь самое главное — это наша семья, когда мы вместе и в радости и в горе.

— Теперь моя мечта не осуществится, и я из гордости Америки стану ее позором, — плакала она.

— Разве ребенок это позор, Оливия? Я люблю тебя, я люблю нашего ребенка.

— Я тоже люблю тебя, Джон. Я буду ждать от тебя известий.

Как только Евгений Сорнев вернулся в Россию, он принял решение, обратился к своему руководству за помощью и честно все рассказал. Он верил, что международный скандал не возникнет, если его поддержат. Любовь, она ведь не спрашивает, из которого ты государства и какие у тебя цели в жизни.

Генерал сначала побагровел, потом долго сокрушался.

— Мальчишка! Ну что ты наделал, мальчишка?! Русских девчонок тебе мало? На кой черт сдалась тебе американка?

— Я люблю Оливию. Помогите нам, я вас никогда ни о чем не просил. Теперь прошу.

Через восемь месяцев молодому и перспективному ученому Евгению Валерьевичу Сорневу привезли белый конверт из одеял. В нем спала кукольная девочка, к ней прилагались пеленки, бутылочки со смесью и прочие детские прибамбасы.

— Это твоя дочь, — сказал генерал. — Ее разрешили забрать. Мать ребенка отдает девочку тебе. Оливия Грин осталась в отряде астронавтов.

Евгений отвез дочку своей маме, которая долго пребывала в шоке от такого «подарка», и погрузился в работу как ошалелый. Он обещал Оливии, что все устроит, устроит их жизнь вместе с дочерью, но она выбрала космос, она не смогла отказаться от своей мечты и звания «гордость Америки». Ему передали дочь, как обычную посылку, без записки, без объяснений. Евгений должен был принять выбор любимой женщины, принять и простить. Это было очень трудно: не затаить на сердце обиды, не искать виновных, сохранить в душе добро и любовь. Евгений сумел, и ему не пришлось задумываться о том, как можно простить то, что простить невозможно.

Он мечтал, что, когда Оливия вернется из полета, они встретятся все втроем и тогда он выполнит обещание, которое давал: они будут жить вместе как одна семья, здесь, в России. Он будет любить своих девочек, он любит их и сейчас больше жизни.

На этом кино, которое придумала Юлька, заканчивалось, дальше шли титры и слезы, которые текли из глаз, когда она произносила имя мамы: О-ли-вия.

— У тебя что-нибудь случилось? — Главред чувствовал Юлькино состояние, словно отец родной, но даже ему она не готова была ничего сказать.