— Мне кажется, вы напрасно разволновались. Воспоминания юности — это самое замечательное, что есть у человека, мне папа так всегда говорит.

— Да, конечно. — Мужчина соглашался, но ни на один вопрос нормально не ответил, в том смысле, что содержательной информации в его ответах не было никакой. Ответы были словно облака, прозрачная вуаль, кутающая небо от чужих глаз.

— Мне так хотелось конкретики! — с досадой проговорила Юля.

Геранин удивился, задумался и выдавил:

— В Интернете же все написано. И в энциклопедиях тоже.

— Мало ли что в Интернете напишут! Все написанное там надо на сто делить.

— Да давно все было. Мы после института с Володей и виделись-то пару раз. Он же таким предприятием руководил. — Максим Петрович вздохнул, и Юлька почувствовала, что его что-то гнетет.

А Геранин мечтал, чтобы скорей эта девчонка ушла. Он солгал ей — никакой журналист его ни о чем не просил, а просили «ребята из серьезной конторы», с которыми он не хотел бы ссориться, а уж как на них вышла провинциальная журналистка, загадка. Геранин всегда стремился сохранить со всеми хорошие отношения и вечно балансировал, как канатоходец на высоте, слишком разные интересы были у людей, что его окружали. Для всех хорошим не будешь, он тратил на это время и силы, но каждый раз находился кто-то недовольный.

Вот Яценко, например, всегда так напутает вокруг себя, нагонит тумана, завяжет в тугой узел, а остальные расхлебывайте.

— Вы знаете, кто убил Владимира Николаевича? — наседала журналистка.

— Да вы что, с ума сошли?! — Скрепки с его образцового стола полетели на пол. — Что вы такое говорите? Я вас привлечь могу за клевету!

— Максим Петрович, я журналист, я могу задавать любые вопросы, работа у меня такая. Вы вообще ни на один мой детский вопрос не ответили. Что вас гнетет? Если вы дружили с Яценко, то можете о нем что-то рассказать. Вы ведь жили в одной комнате в общежитии, и, как мне кажется, в то время у вас нормально было и со слухом, и со зрением. Вы общались с Владимиром Николаевичем. Если вы его не любили, это ваше личное дело, может, у вас были основания его не любить. Я буду писать очерк, а он складывается из деталей о человеке. Человека убили, это страшно, кто-то отнял у него жизнь, жизнь, которая была посвящена работе, семье, друзьям. Мне хотелось, чтобы о нем помнили. Вы ведь помните его?

Юле показалось, что Геранин посмотрел на нее умоляюще, и она отчаялась.

— Максим Петрович, что же вам такого сделал Яценко, что на вас буквально напал паралич? Ну не хотите, давайте не будем дальше продолжать наш разговор.

Мужчина вдруг обреченно произнес:

— Не мне, Лидочке.

Юлька мгновенно схватила подачу:

— Вы имеете в виду Лидию Ивановну Гладкову?

— Да, я ее имею в виду. Лидочку Найденову. Это потом она стала Гладковой, а еще позже вдовой Учителя. Она такая наивная была, решила, что посвятит жизнь гению. Илья Сергеевич просто об нее споткнулся однажды в лаборатории, как о вещь. — Максим Петрович постучал по столу. — Она была для него неживым предметом: шайбой, винтиком, но только не человеком.

— Ученые иногда бывают рассеянны, — пробормотала Юлька.

— Случай с Гладковым — классика. Его первая семья давно переехала в Америку, а ему, конечно, нужна была сиделка, домработница, секретарша. Он даже не стал ухаживать за девушкой, а просто предложил к нему переехать.

— Она согласилась, а вы ее любили. — Юля почувствовала главное и не ошиблась.

— Да, любил! Ухаживал и хотел жениться. Лидочка сначала отвечала мне взаимностью, а когда переехала к Илье Сергеевичу, то долго извинялась передо мной и сказала, что Учитель без нее просто не сможет существовать.

— А вы? Что делали вы?

— Да я чуть с ума не сошел. — Он горько усмехнулся. — Хотел утопиться. Лидочка плакала у меня на груди и долго просила прощения.

На языке у Юли вертелся вопрос: «А при чем тут Яценко?» — но она решила, что задавать его еще рано.

— Лидочка была счастлива с профессором?

— Если бы! Илья Сергеевич ни во что ее не ставил, помыкал ею, а она терпела, молчала, вела его переписку, летала с ним в космический центр, где он руководил испытаниями. Она считала его гением. Понимаете, она жила его жизнью, не своей. Гладкову было с ней комфортно, он поимел бесплатную сиделку, секретаршу, а как терпела она его выкрутасы — уму непостижимо. Лидочка рассказывала мне и плакала.

— Вы ее продолжали любить?

— Да. Я ее любил и готов был простить глупое и безрассудное замужество, лишь бы она ко мне вернулась.

— Но ведь Илья Сергеевич вскоре умер? Вы простили Лидочку, и все было хорошо?

— Это только в сказках бывает — все хорошо. Когда умер Гладков, рядом с Лидочкой материализовался Яценко. — Геранин сжал кулаки. — Он налетел, как ураган.

— А где он был раньше?

— На месте, словно ждал в засаде. Он вообще особо не заморачивался ничем. Когда хотел — ходил на занятия, когда не хотел — спал в общаге. Все красивые девчонки были его, умел он ухаживать, что они «пищали». Характер, конечно, у него был сильный. Характер и вывозил его по жизни. Верка, первая красавица факультета, по нему с ума сходила. Умирала просто от любви. Почему? Что в нем такого неотразимого? Я никогда не понимал!

— Но ведь он же был лучшим учеником Учителя, причем любимым?

— Да Илья Сергеевич не знал о его существовании! А если вы про ту знаменитую фотографию, то он со многими фотографировался. Подумаешь, фотография! У меня такие тоже есть. — Он достал папку и вытащил много фото. На фотографиях действительно был юный щекастый Макс Геранин с Ильей Сергеевичем Гладковым. — Вовка просто позже растиражировал фотки, сделал себе легенду. Вернее, сделал из себя легенду.

— Подождите, а как же совместная научная работа с Гладковым? Даже цикл работ, связанных с двигателями космических аппаратов!

— А, это… — Геранин махнул рукой. — Это он украл у Лидочки после смерти Ильи Сергеевича. Все знали, что Учитель тяжело болен и что его дни сочтены. Тут Яценко и активизировался, диплом начал делать, с Лидочкой консультировался, а когда Учитель умер, он Лидочку и утешил.

— А вы? Почему это допустили?

— Надо было набить ему морду?

— Надо было набить, — согласилась Юлька.

Максим вспомнил, как он пытался поговорить с Вовкой о Лидочке, как долго подбирал слова, а Яценко «положил его сразу на обе лопатки».

— Ты, Максик, что, к Лидке подбираешься? Лучше у меня на дороге не стой. Рискуешь без головы остаться!

— Но у тебя роман с Верой! Как ты можешь?!

— У меня роман с тем, с кем я захочу. Сейчас я хочу полежать в профессорской кровати.

Вовка всегда был хамом. Геранин вспомнил их стычку и его передернуло.