— Нет, голова разболелась просто.

— В твоем возрасте голова должна только от любви кружиться.

— Ну, вы скажете!

— Я-то как раз правильно говорю. В общем, так, Юлечка, я тут тоже вписался в твое журналистское расследование, и мой вклад в твою командировку в Москву — два телефона. Достал номерочки по случаю, у своих коллег журналистов. За эту услугу им отработать чем-то еще нужно. Держи. Это телефон вдовы ученого Ильи Сергеевича Гладкова, Лидии Ивановны, а другой телефончик институтского друга Яценко — Максима Геранина. Он работает замом по кадрам в одной из московских космических корпораций. С ним поговорили мои друзья, и он не удивится твоему звонку. Надеюсь, что после встречи с тобой Геранин останется в живых.

Юля просто подпрыгнула.

— Егор Петрович, миленький! — Она расцеловала Главного в обе щеки. — Вот это удача. А то я еду в командировку с заданием: пойди туда, не знаю куда. Большое вам человеческое спасибо!

— Спасибом не отделаешься, Сорнева. Материал с тебя на десять по пятибалльной шкале.

— Я не подведу, вы же знаете.

— Знаю, знаю.

Ну, вот и движется ее журналистское расследование от персоны к персоне, и, может быть, в далекой столице удастся обнаружить факты о Яценко, которые тщательно скрываются окружением. Работа со множеством источников информации, людьми, документами, личное наблюдение могут способствовать тому, что на поверхность всплывут необходимые данные и материалы. Любой сбор информации едва ли не самая сложная работа, но Юля уже так много знает о Владимире Николаевиче, словно училась у него, работала рядом, сидела в аудитории на его выступлениях. У Юльки хватит усердия отобрать из общего информационного потока то, что может быть полезным и значимым.

Самолет в столицу отправлялся без задержки. Юлька любила летать, ей нравилось ощущение набора высоты, когда все вокруг уменьшается и становится крошечным, — реки превращаются в тоненькие полоски, а леса — в зеленые отметины. Облака почти прикасались к самолету и казались мягким и пушистым одеялом. Она вытянула ноги и думала, думала про маму до самой посадки.

Москва ей показалась горячим каменным мешком. Солнце стояло так высоко и жарило так сильно, что дома парили, создавая водяную баню. Спрятаться от огненного шара было невозможно, его лучи проникали сквозь листья деревьев, нагревали фонтаны и прожигали кожу сквозь платье. В душном воздухе разум словно заволакивало чем-то непонятным, в висках стучало, давило на глаза.

— Вот это лето! — Юля сняла босоножки и села на скамейку у фонтана, в котором брызгалась и визжала ребятня.

Максим Петрович Геранин долго не отвечал на звонок, но этим Юлю не возьмешь, она будет набирать номер и ждать ответа столько, сколько нужно. Юлька почти расплавилась на скамейке, когда он ответил.

— Геранин слушает!

— Максим Петрович! Меня зовут Юлия, я журналист из Сибири, готовлю материал о Владимире Николаевиче Яценко. Он трагически погиб, вы знаете. Вы учились с ним. — С той стороны телефонной трубки вздыхали и сопели. Юлька прибавила в голосе нотки обаяния и просьбы: — Максим Петрович, ваш сокурсник был легендарной личностью, много сделал для космической отрасли России, как и многие с вашего курса, вы тоже в их числе.

С той стороны трубки продолжали вздыхать:

— Мне говорили, что вы будете звонить!

— Я займу в вашем графике только пятнадцать минут, пожалуйста!

— Хорошо, подъезжайте, меня очень просил с вами встретиться один известный журналист. Я не смог ему отказать. — И продиктовал адрес, голос оказался хорошо поставленным баритоном, неожиданно приятным.

«Уж теперь ты никуда от меня не денешься! — улыбнулась Юля. — А Егору Петровичу большая благодарность за такую протекцию».

Юлька отлипла от скамейки и двинулась к офису Геранина. Ему было невдомек, что идти ей минут десять, не больше.

Кабинет Максима Петровича был среднестатистическим офисным кабинетом, на прямоугольном столе аккуратно и по порядку разложены документы — бумажка к бумажке, ручка к ручке, степлер к карандашику.

Юлька вспомнила свой стол, где бумаги раскиданы самым нелепым образом, сразу найти ручку в этом хаосе не представлялось возможным. Ее производственное место скорее напоминало «рабочий окоп».

— Ну-с? — Максим Петрович так и сказал: «Ну-ссс», и это прозвучало так нелепо среди хай-тека и образцово-показательной чистоты, что Юля с трудом сдержала смех. — Что вы хотели, милая девушка?

— Хотели совсем немного, чтобы вы рассказали, каким был Владимир Николаевич Яценко в молодости, когда вы были студентами. Какой предмет он больше всего любил? Чем увлекался? Какие отношения были у него с друзьями, с девушками? Какие книги он читал? Любил ли бегать лыжный кросс? Кто был для него героем? Кому он хотел подражать?

— Вы сказали, пятнадцать минут, а это три дня рассказывать. Мне обещали, что вы на меня ссылаться не будете. — Он пытался спрятать руки, которые его выдавали. Руки тряслись так мелко и часто, словно листья на ветру, и не заметить вибрацию было невозможно. Да и сам Геранин покраснел и покрылся потом. Юлю вдруг осенило: «Да он же боится! Боится! Но кого и чего? Моих простых и примитивных вопросов о боге космонавтики Яценко? А может, и не боге вовсе?»

Кофе не лезло ему в горло, напиток был дрянной, с мерзким привкусом. Иван Николаевич поморщился. Впрочем, никакой, даже самый божественный напиток не пришелся бы ему сегодня по душе. Он корил себя, что не смог скрыть радости при виде Эльки.

«Тоже мне, а еще прокурор! Ты должен был бесстрастно, холодным и спокойным тоном произнести: «Здравствуйте, Эльвира Александровна! Рад вас видеть. Как ваши дела, семья, муж, дети? Как работа?»

А вместо этого он расплылся, как оладушек на сковородке, и радостно зашипел. Что она подумает о нем? Да, впрочем, что ей про него думать? Если бы Элька хоть чуть-чуть о нем думала, то не разрешала бы чужим мужикам вставать рядом с ней. За эти годы она ни разу ему не позвонила, не нашла.

А он сам? Женился глупо, безрассудно. Нынешняя его жена Арина Геннадьевна приехала однажды в составе комиссии по надзору. Работала комиссия в прокуратуре целый месяц, изучала справки-бумажки. Иван запомнил эту женщину Арину только потому, что голос у нее был такой громкий, что ему резало уши, а шума он не любил. Результаты проверки обмывали в ресторане, он тоже был приглашен, как начальник, и после ресторана вся компания в прекрасном настроении завалилась к нему в холостяцкое жилье. Дома выпили еще и еще, и она осталась у него ночевать. У Ивана иногда ночевали женщины, но, как говорится, — «ничего личного», утром они уходили домой, и он благополучно забывал об их существовании. Эта дама вела себя по-другому. Утром Арина уходить не спешила, с наслаждением пила кофе, осматривалась в двухкомнатной прокурорской квартире.

— У тебя когда поезд? — бесцеремонно спросил он. — Я тебя провожу.