– Ее… ее недуга. Она не такая, как бабушки в других семьях. Когда она была не больше крулечки, она увидела…

– Ой, Рувим, будь другом, рассказывай быстрее, а то пока я дойду до холмов, солнце опять спрячется.

– Она… она безумна.

Грузное слово лежало между ними в равнодушном воздухе. Время, которое в последние дни вело себя вполне пристойно, внезапно завертелось вокруг яркой далекой точки в безграничном пространстве.

– Ох, – выдохнула Флора.

Вот, значит, в чем дело. Тетя Ада безумна. По всем законам вероятности, на ферме «Кручина» должна была обнаружиться сумасшедшая бабка, и в кои-то веки законы вероятности не подвели.

Флора, постукивая прогулочной тростью по туфельке, заметила, что это крайне неприятно.

– Да, – ответил Рувим, – это просто жуть. И ее сумасшествие проявляется в том, что она должна точно знать, что происходит. Два раза в неделю она проверяет все амбарные книги: молочную, куриную, свиную и зерновую. Если не дать их ей, у нее случается приступ. Это кошмар. Понимаешь, она глава семьи. Мы должны всячески ее беречь. Она спускается на кухню только два раза в году: первого мая и в последний день праздника урожая. Если кто-нибудь слишком много ест, с ней случается приступ. Жуть.

– Да, – согласилась Флора, а про себя подумала, что у тети Ады очень удобная форма сумасшествия. Позволь каждому, кто сходит с ума, самому выбирать себе разновидность безумия, все были бы, как тетя Ада. – Поэтому она и не хочет меня видеть? Я здесь уже почти месяц, а она так меня к себе и не пригласила.

– Да, может быть, – равнодушно ответил Рувим. Долгая речь его утомила. Лицо заострилось, собралось колючими складками.

– И все равно, – бодро сказала Флора, – безумие тети Ады не помешает тебе убедить кузена Амоса, что ему нужно отправиться с проповедью по стране, а когда он уедет, взять ферму в свои руки.

– Ты думаешь, – медленно проговорил Рувим, – если я буду следить за фермой, пока старый черт колесит по стране и пугает ворон, и он, увидев, что я хорошо справляюсь, завещает ее мне?

– Да, именно так я и думаю, – твердо ответила Флора.

Череда выражений пробежала по лицу Рувима, и внезапно, прямо на глазах у Флоры он просиял. Она поняла, что одержала победу.

– Да, – хрипло проговорил Рувим. – Чтоб мне сдохнуть, если я не уговорю старого черта отвалить прямо на этой неделе!

И к изумлению Флоры, он протянул ей руку, которую она тут же пожала – тепло и даже растроганно. То был первый знак чего-то человеческого со стороны представителя Скоткраддеров. Флора чувствовала себя Кортесом на Дарьенском склоне или сэром Джеймсом Джинсом, разглядевшим в телескоп еще один белый карлик.

С веселым сердцем она зашагала по дороге к холмам. Если Рувим не переусердствует, убеждая отца, и Амос не догадается, что его хотят спровадить, то план сработает.

Утро выдалось погожее, и прогулка тем больше радовала Флору, что сегодня ее не сопровождал мистер Клоп (у нее никак не получилось думать о нем как о Мейстерклопфе). Предыдущие три дня они гуляли вместе, но вчера Флора твердо сказала, что ему нужно поработать. Она не видела большого смысла в работе мистера Клопа, однако предлог был вполне благовидный.

Нельзя сказать, что прогулки с мистером Клопом доставляли Флоре удовольствие. Начать с того, что его занимала исключительно проблема противоположных полов. Это было печально, но хотя бы понятно: в конце концов, многие наши лучшие умы подвержены такой слабости. Беда в том, что самые обычные предметы, не вызывающие фривольных ассоциаций даже у наших лучших умов, наводили мистера Клопа на неожиданные мысли, которыми он делился с Флорой и спрашивал, как ей такое сравнение. Флоре трудно было отвечать, поскольку тема нисколько ее не занимала, а мистер Клоп относил молчание спутницы на счет ее неразвитости. Он говорил, как удивительно, что почти все англичанки (точнее, почти все молодые англичанки, то есть англичанки в возрасте от девятнадцати до двадцати четырех лет) чрезвычайно неразвиты.

Иногда они гуляли в рощице очаровательных молодых берез. Их стволы казались мистеру Клопу фаллическими символами, а почки наводили на мысль о соска2х и девственницах. Он напоминал Флоре, что они идут по семенам, зреющим во чреве матери-земли, и говорил, что чувствует, будто ступает по телу исполинской бурой женщины. От этого (утверждал мистер Клоп) ощущаешь себя соучастником в неком величественном ритуале вынашивания.

Иногда Флора любопытствовала, как называется то или иное дерево, но мистер Клоп ни одного из них не знал.

Впрочем, изредка далекие холмы не казались ему исполинскими женскими грудями. Тогда он глядел на горизонт, щурился, глубоко вдыхал через ноздри и говорил, что пейзаж напоминает ему очаровательную картину Пуссена, или замирал над лужей и сообщал, что она похожа на полотно Мане.

Впрочем, справедливости ради надо отметить, что мистера Клопа занимали и общественные проблемы современности. Вчера, когда они с Флорой гуляли по рододендроновой аллее в поместье, открытом для публики, он заговорил о недавнем аресте в Гайд-парке. Рододендроны напомнили ему про Гайд-парк. Мистер Клоп сказал, что невозможно после семи вечера просидеть в Гайд-парке пять минут: или к тебе пристанут, или тебя заберут в полицию.

В Гайд-парке столько гомосексуалистов! Да и проституток тоже. Только гляньте, какой у этих рододендроновых бутонов возбужденный, фаллический вид!

Рано или поздно нам придется решать проблему гомосексуалистов. А также лесбиянок и старых дев.

Только гляньте! Вот то озерцо – ведь правда словно чей-то пупок! Хочется скинуть одежду и прыгнуть туда. Вот еще одна проблема, ее нам тоже придется решать. Нигде нагота так не возбуждает, как в Англии. Если бы мы все ходили голые, всякое сексуальное влечение исчезло бы само собой. Флоре случалось бывать на вечеринках, где все раздеваются? Мистеру Клопу случалось. Как-то вся наша компания купалась нагишом, а потом крошка Гарриет Бельмонт сидела голая на траве и играла нам на флейте. А Билли Полсветт танцевала гавайский танец любви со всеми движениями, которые обычно опускают в эстрадной версии. Ее муж тоже танцевал. Это было очаровательно: так по-дружески, так естественно и мило.

После таких разговоров Флора с большой радостью гуляла в одиночестве.

За все время ей встретились лишь двое молодых людей с рюкзаками и девушка на пони. Флора спустилась в долину, заросшую лещиной и утесником, и зашагала к серому каменному дому под крышей, выкрашенной бирюзовой краской. То была пастушья сторожка; рядом Флора видела овчарню, в которой чуть раньше ягнились овцы, и корыто, из которого они пили.

Будь здесь мистер Клоп, он бы изрек, что овцы отдают женский долг Великой жизненной силе. Он утверждал, что успех женщины целиком определяется ее успехом в сексуальной жизни, и Флора подозревала, что об овцах он бы сказал то же самое.

До чего же она радовалась, что его с нею нет!

Флора обогнула угол овчарни и увидела Эльфину, загоравшую на траве.