– Включаю в повестку? – бодро спросила Тараскина.

Михненков помолчал, потом отложил письмо текстом вниз.

– Тань, а если это неправда?

– Да здесь черным по белому…

– А вот я возьму лист бумаги, пойду к машинисткам и напечатаю, что ты английский шпион. – Он говорил без эмоций, как будто о чем-то пустячном. – А потом куплю такой же конверт и отправлю куда надо. Каково тебе будет?

– Да я… Да я никогда не выезжала за рубежи нашей Родины! – Тараскина покраснела и тяжело задышала.

– Ну и что? А я возьму и напишу. Что тогда?

– Олег Николаич! Не надо меня шантажировать! К нам поступил сигнал, и мы обязаны на него реагировать. Эта девушка комсомолка, ей нет восемнадцати…

– Я эту девушку знаю и могу за нее поручиться.

– Я и говорю – к вопросу о драме, – ухмыльнулась Тараскина.

– К чему ты это сказала? – спросил Олег Михненков.

– Просто подумала, если ходит по номерам, что ей мешает и в Доме культуры…

– Дура ты, Танька. – Михненков взял письмо и стал методично рвать его на клочки.

Тараскина поднялась и, наклоняясь к нему, заныла:

– Что… что вы делаете? Я же зарегистрировала его, поставила входящий номер. Мы обязаны отреагировать на поступивший сигнал.

– Был сигнал, да весь вышел. – Олег сунул обрывки письма во внутренний карман пиджака, а конверт выкинул в мусорку. – Иди, Тараскина, работай.

Прежде чем выйти, она прошептала:

– Ты за это ответишь!

– Инструкторша кому-то нажаловалась? – сочувственно спросила Дайнека.

– Не успела.

– Почему?

– Это было в пятницу, шестого апреля. А в понедельник все уже знали, что Лена исчезла.

– И все-таки, о чем вы говорили со Свиридовой на репетиции?

Олег Николаевич помолчал, потом нехотя произнес:

– Сначала я не хотел говорить об этом грязном письме, но потом увидел…

– Что? – спросила Дайнека.

– Закончив репетировать сцену, Лена подошла к окну. Она долго стояла и куда-то смотрела. Я встал за ее спиной и увидел в окне напротив мужчину, который, заметив меня, сразу исчез. В тот момент я был абсолютно уверен, что он смотрел на нее, а она – на него. А поскольку это было окно гостиницы, я не сдержался и наговорил ей всякого…

– Про письмо?

– Нет. Просто предупредил… – Михненков вдруг заворочался и спросил у водителя: – Приехали?

Тот ответил:

– Последний сворот.

– Ну, что? – Олег Николаевич заговорил каким-то другим, приветливым голосом. – Вы, как я понимаю, про поезд наврали, просто искали предлог?

– Да, – с сожалением согласилась Дайнека.

– Куда теперь?

– Поеду обратно.

Мэр кивнул, и по его лицу было видно, сейчас он скажет что-то хорошее.

– Вам повезло. Я остаюсь в Красноярске, а вы возвращайтесь с водителем. До свидания! – Олег Николаевич покинул машину, потом наклонился и с улыбкой добавил: – Кстати, на контрольно-пропускном пункте можете оставаться в салоне. Пропуск не нужен. Мой автомобиль не досматривают.

Автомобиль мэра въехал в Железноборск.

– Вам куда? – спросил водитель.

Дайнека взглянула на телефон, Труфанов пока не звонил.

– Я выйду здесь.

Прихватив пакет с красным пальто, она вылезла из машины и пошла по незнакомой безлюдной улице. Шла и шла, пока не поняла, что уже не знает, куда идти дальше. У автобусной остановки от нечего делать принялась изучать рекламные надписи. Потом снова посмотрела на телефон в ожидании звонка Труфанова. На ее глазах телефон ожил. Звонил Сергей Вешкин, начальник службы безопасности холдинга, где работал отец Дайнеки.

– Наконец-то! – выпалила она. – Ты получил фото кольца?

– Получил. Не радуйся раньше времени, у меня для тебя пока ничего нет.

– Не нашли? – с горечью спросила Дайнека.

– Не успели, – ответил Вешкин.

– Как думаешь, кольцо старинное?

– По фотографии мало чего поймешь. Я отправил снимок специалистам. Так что если за ним что-то есть, будь уверена, раскопают. Собственно, только за этим и позвонил. Ну, будь здорова!

– И ты не хворай…

В этот момент подошел третий номер, и Дайнека села в автобус. До мэрии было несколько остановок.

Рядом с ней сидела старуха и громким, пронзительным голосом читала внуку учебник.

– Долина между реками Тигр и Евфрат называется междуречьем. Проливы из Персидского залива заносили сюда горько-соленую воду… – этот голос настойчиво и бессовестно вторгался в личное пространство Дайнеки.

Уставившись в окно, мальчик изредка поглядывал на нее. Было заметно: ему очень неловко.

Старуха задала контрольный вопрос:

– Какую воду заносили сюда приливы из Персидского залива?

– Горько-соленую… – деликатно ответил ребенок.

Она громогласно переспросила:

– Какую?

– Горько-соленую, – чуть громче ответил мальчишка.

Бабушка продолжала:

– Невыразительные пейзажи Месопотамии оживляли лишь кроны финиковых пальм… – Она прервалась. – Что оживляло невыразительные пейзажи Месопотамии?

– Кроны, – сказал он.

– Кроны чего? – еще громче спросила старуха.

– Пальм…

– Каких?

Дайнека сжалась от сочувствия к мальчику, представив, что он сейчас испытывает.

– Каких?!

– Финиковых, – ответил мальчишка.

Наконец Дайнека не выдержала:

– Можно потише? Заниматься, кстати, можно и дома.

Старуха отвесила мальчику подзатыльник, и тот опустил глаза. Не дожидаясь своей остановки, Дайнека выскочила из автобуса на ближайшей. Шагая по улице, думала про бедного пацана в надежде, что хоть родители у парня нормальные, а бабушка, как в компьютере, всего лишь ошибка системы.

Добравшись до площади, решила зайти в Дом культуры. Прошлась по кулуарам и коридорам. Вернулась на вахту и села рядом с вахтершей.

– Ну что? – спросила та.

– Жду, – Дейнека посмотрела на свой телефон. Труфанов и не думал звонить.

– Ну, жди-жди, – миролюбиво согласилась старуха, подняла голову и прокричала будто бы в потолок: – Анна Петровна! – Повременив и не получив никакого ответа, попросила Дайнеку: – Позови из служебного гардероба Анну Петровну, скажи, чайник вскипел.