— Договорились.

— Пока.

— Увидимся.

Он повернулся и пошел к своему столику.

— Постой.

Он оглянулся через плечо.

— Билли, Нина, Дина, Элла — ты не сказал, кто из певиц твоя любимая?

— По-прежнему ты.

Он подмигнул и пошел дальше.

Симона несколько раз хлопнула дверью, только с третьей попытки услышав щелчок. Разболтанная дверь была одной из тех вещей в длинном списке, которые Ноэль по меньшей мере раза два в неделю обещал починить завтра. Обычно она не запирала дверь одна, но за ранним ужином босс встречался с друзьями. Он был весьма плохим пьяницей или очень хорошим — в зависимости от тех алкоцелей, которые вы преследуете. После двух бокалов вина у него начинала кружиться голова, как у школьницы, а после трех он с трудом держался на ногах. В общем, пить с ним было экономически выгодно. Вернувшись в бар, Ноэль споткнулся на ступеньках и рухнул мешком у входа. Затем, грязно обругав лестницу, он принялся разглагольствовать о несуществующем, но очень коварном, по его словам, уклоне. Симона промыла царапину на его колене и усадила в такси до дома. Поток матерных обещаний заверил ее, что он только даст глазам часок отдохнуть и немедленно вернется обратно. Симона вовсе не горела желанием, чтобы он возвращался.

Она заперла дверь на два замка и дважды все перепроверила, прежде чем затолкать ключи в почтовый ящик — причем как можно глубже, чтобы до них не добралась ни одна пытливая, но вороватая душа с гнутой проволочкой. Пусть Ноэль приедет завтра с запасными. Пусть приберется, а потом извиняется, что не явился вечером.

Она повернулась, собираясь уходить.

— Черт!

Лишь когда ее правая нога шагнула на первую ступеньку лестницы, в голову пришла запоздалая мысль: она не сняла проклятые туфли. За стойкой бара и на сцене она носила туфли на пятисантиметровых каблуках, но переобувалась в кроссовки, когда шла домой или на работу. Это, на минуточку, почти пять километров, а ноги уже болели оттого, что приходилось весь вечер стоять. В комплект к туфлям прилагалось голубое платье-карандаш из тисненого бархата, счастливая находка в благотворительном магазине на Набережных. Тот день стал одним из лучших за долгое время. Ей всегда нравились платья по моде 1950-х — из золотой эры джаза. Стоит надеть бархат, закрыть глаза — и можно представлять себя поющей в «Роял Руст»[55], и что сама Леди Дэй, сидящая в задней полукабинке, одобрительно ей кивает. Чтобы достать туфли на каблуках, потребовалось несколько дополнительных дней сафари по благотворительным магазинам. Ее старая учительница вокала Верна Дуглас требовала выполнения нескольких неукоснительных правил, не последнее место среди которых занимало обязательное уважение к сцене. И даже теперь в памяти Симоны оживал ее глубокий звучный голос, гремевший в ветхом здании общественного центра: «Эта сцена — церковь, куда вы ходите поклоняться Господу! Будьте любезны являться вовремя и в лучшем воскресном костюме».

Симона вздохнула. Сегодняшние чаевые оказались скудными, так что если бы даже повезло поймать чертово дублинское такси — а это непросто в принципе, — то она не сможет себе его позволить. Придется промочить ноги, возвращаясь домой пешком. Добро пожаловать в гламурный мир шоубиза.

Поднимаясь по лестнице и затягивая пояс пальто, она бросила взгляд на серое небо. Может, ей повезет не попасть под дождь. Мимо въезда в переулок прогрохотал грузовик, когда она стала взбираться по мощеному склону. Симона принялась внимательно смотреть под ноги — не лишняя предосторожность поздним вечером в этом городе, где всегда есть риск вляпаться в последствия чьего-нибудь бурно проведенного вечера.

Внезапно сзади кто-то ухватил ее за руку. Тошнотворная волна паники заполнила ее грудь, с губ сорвался сдавленный вскрик. Сжав кулак и развернувшись, она увидела перед собой Натана Райана с поднятыми руками и встревоженным выражением лица.

— Эй, полегче.

— Господи, Натан, ты меня до чертиков напугал.

— Прости, прости, прости! Я просто проходил мимо и…

— Мимо? В тупиковом переулке?

— Ну хорошо, я был поблизости, — сознался он. — Мы проводили у себя большой корпоратив для одного из банков, и генеральный директор подарил мне вот что… — Натан вытащил из кармана пальто вычурную бутылку. — Коньяк «Реми Мартин» — охеренная штука! И очень дорогая, заметь. Пара «тонн» за бутылку.

— Ну охуеть теперь. Это что, повод подкрадываться к женщине в два часа ночи? Блин!

Пульс Симоны бешено колотился.

— Ну хорошо, извини. Господи, да расслабься ты!

Теперь она хорошо расслышала в его словах пьяную невнятность. Узел галстука Натана съехал набок.

— Может, выпьем, чтобы успокоиться?

— Я не пью, Натан.

— Серьезно? — Он посмотрел на дверь в «Чарли». — Но ведь ты же…

Он был типичным представителем того сорта людей, которых в окружающем мире интересует лишь то, из чего можно извлечь выгоду.

— Да. Бывает, и на скотобойне работают вегетарианцы.

На лице Натана расплылась ухмылка, левая рука опустилась в карман.

— Честно говоря, у меня есть немного…

— Этого тоже не надо.

Она прекрасно понимала, что лежит у него в кармане. Натан обладал монументальной уверенностью в своей неотразимости, однако Симона замечала, что это качество приводило его иногда к неаккуратности при посещении туалета. А еще на губе его никак не заживала простуда.

— Тогда какие пороки предпочитаешь ты? — спросил он с плотоядной ухмылкой.

— У меня нет времени на всякую фигню, Натан. Спокойной ночи.

— Ну ладно, слушай, — ответил он, на удивление быстро обойдя ее, чтобы оказаться между ней и выходом из переулка. — Прости. Я повел себя как мудак. Не подумал. Но я же не хотел тебя обидеть. Скажу честно: ты мне нравишься. И я нравлюсь тебе. Как ты смотришь на то, чтобы я приготовил для тебя хороший поздний ужин?

— Сейчас два ночи.

— Вообще-то, индивидуальное приготовление блюда одним из лучших поваров Ирландии обошлось бы в целое состояние, но поскольку ты — это ты, я готов снизить расценки.

Несмотря на то что она была голодна, такое предложение ее нисколько не соблазнило.

— Не стоит открывать свой ресторан ради меня…

— В этом нет нужды. Мой дом находится как раз за…

Симона сделала шаг назад.

— Да? Спасибо, не надо, Натан. Я серьезно. Теперь, если ты не против…

Он выпрямился с выражением искреннего изумления на лице.