class="p1">ты всегда был мне как родной брат. Помню те дни, когда я навещал тебя дома у твоего отца в горах. Помню фотографии твоей матери, а дед… Какой же великолепный человек! Моя жизнь была бы другой без тебя. Вместе мы создали много чудесного, как ты и думал. Но война все отобрала – наши мечты и цели. Она оставила нас без дома, работы, без наших сыновей. Не знаю, смогу ли жить так. Боюсь, что внутри я уже мертв. Единственное, что ведет меня вперед, – это желание добраться до тебя, Дахаб и Айи.

Я страшно рад узнать, что ты наконец воссоединился с женой и дочерью. Одно лишь знание, что ты с ними, приносит мне радость в эти темные времена.

Мы с Афрой добрались до Лероса и надеемся вскоре уехать в Афины. Если македонская граница закрыта, я найду другой путь. Не переживай, Мустафа, я не остановлюсь, пока не приеду к вам.

Нури

Я вернулся в лагерь, к сверкающему металлу, белому щебню, бетону и бесконечным рядам квадратных коробок, окруженных колючей проволокой. Афра стояла на пороге нашего домика, держа в руках белую палку, словно оружие.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Куда ты ходил?

– Кое-что купить.

– Они шумели. Сильно. Я прогнала их.

– Кого? – спросил я.

– Детей.

– А мальчик вернулся?

– Какой мальчик?

– Мухаммед.

– Никто не возвращался, – сказала она.

Я опустил сумку и сказал Афре, что поищу что-нибудь съестное на ужин. На этот раз я ходил по улицам и искал Мухаммеда. Я следовал за смехом детей, заворачивая за угол, смотрел на площадках и за деревьями. Вернулся в приют, проверил каждое помещение, включая детский центр, комнату матери и ребенка, комнату для молитв. Пошел по дороге до берега, на тихий пляж с детскими следами на песке, но оттуда все уже ушли. За горизонт садилось солнце. Некоторое время я постоял, вдыхая свежий воздух, ощущая на лице золотистый свет.

Открыв глаза, я увидел престранную картину: на бельевой веревке висело тридцать-сорок осьминогов – фантастические силуэты на фоне закатного солнца. Я потер глаза, думая, не уснул ли, но осьминоги остались висеть на месте. Они тянули щупальца к земле, подчиняясь закону гравитации, и принимали причудливые очертания, напоминая лица бородатых мужчин. Я прикоснулся к их резиновой коже, даже понюхал, потом взял одного осьминога, чтобы пожарить на костре. Я нес его на руках, словно ребенка, в направлении домиков. В магазине сладостей купил зажигалку и собрал по пути веток.

Когда я вернулся в лагерь, Афра сидела на полу, перекатывая что-то между пальцами. Я увидел прозрачный, с красной прожилкой посередине, шарик Мухаммеда.

Я собирался спросить про мальчика, но заметил помрачневшее лицо Афры. Вместо пустоты ее глаза наполнились жизнью и скорбью.

– Что случилось? – спросил я. – У тебя грустные глаза.

– Правда?

– Да, – ответил я.

– Я только сейчас поняла, что потеряла свой платиновый браслет, который подарила мама, помнишь?

– Да, – сказал я, – помню.

– Тот, что с маленькими звездочками.

– Помню.

– Я надела его перед отъездом. Должно быть, потеряла в лодке. Теперь он в море.

Я сел на пол возле Афры и обнял ее, а она положила голову мне на плечо, как в той землянке, перед тем как покинуть Алеппо. На этот раз жена не плакала, я чувствовал на шее ее дыхание, трепетание ресниц. Мы долго просидели в обнимку. В домике потемнело, лишь от газовой горелки шло сияние. Вокруг раздавались звуки: кричали что-то люди, бегали дети, кроны деревьев шумели на сильном ветру, пришедшем с моря. Может, Мухаммед играл сейчас снаружи или шел назад в домик.

Я отправился на улицу приготовить осьминога. Сложил в кучу ветки и подвесил добычу над костром. Процесс отнял больше времени, чем я ожидал, хотя осьминог был слегка вареным от солнца.

Когда мясо стало мягче и наконец остыло, я порезал его на кусочки и отнес Афре. Она с удовольствием поглощала осьминога, облизывая пальцы и благодаря меня за ужин. Жена все время спрашивала, где я раздобыл такое лакомство.

– Ты сам выловил его из моря?

– Нет! – засмеялся я.

– Но не купил же – слишком дорого!

– Я его нашел, – сказал я.

– Что? Просто бродил, думая о чем-то своем, и случайно наткнулся на осьминога?

– Именно, – кивнул я.

Афра от души рассмеялась, ее глаза засветились.

Я тревожно посмотрел на дверь, ожидая Мухаммеда.

Жена положила голову на одеяло и закрыла глаза, больше ничего не сказав. Я лег рядом и через некоторое время услышал хлопанье ворот, вдалеке защелкали замки на дверях. По другую сторону ширмы плакала девочка, а отец шепотом успокаивал ее.

– Нет, мужчины с автоматами нас не убьют. Не волнуйся! Они не станут. Обещаю.

– Но вдруг они нас застрелят?

– Нет, – засмеялся мужчина. – Они здесь, чтобы помочь нам. Просто закрой глаза и подумай обо всем, что любишь.

– Например, о моем велике дома?

– Да, хороший пример. Думай о велике.

Долгое время они молчали, потом девочка вновь заговорила, но на этот раз тише, спокойнее.

– Папочка, – сказала она.

– Да?

– Я почувствовала.

– Что именно?

– Как мама гладит меня по голове.

Больше никто из них не говорил, но мне казалось, что среди тишины разбилось вдребезги сердце этого мужчины. Вдалеке раздавался шум, разговаривали и смеялись люди. Сегодня ночью никто не кричал.

Я посмотрел на осьминога, банку «Нутеллы» и хлеб, оставленные на полу на случай, если Мухаммед вернется ночью: он увидит еду и поймет, что это для него. Но лагерь уже закрыли. Я был заперт внутри, а Мухаммед снаружи. Встав, я направился среди темноты к плотной стене из домиков-коробок, к самому краю лагеря, пока не обнаружил вход. У ворот стояли двое солдат с оружием.

– Я могу вам помочь? – спросил один.

– Мне нужно выйти.

– Сейчас слишком поздно. Вы сможете выйти утром.

– Значит, я здесь заперт? Как заключенный?

Мужчина не ответил, но и не отвел глаз.

– Мне нужно найти сына!

– Вы поищете его утром.

– Но я понятия не имею, где он.

– Думаете, он мог далеко уйти? Это же остров!

– Но он же один и, наверное, напуган.

Солдаты не прониклись моими словами. Они отослали меня прочь. Я пошел обратно, но в темноте было сложно найти дорогу: каждый поворот походил на другой, а я не додумался посчитать двери. Может, то же произошло и с Мухаммедом? Он вышел, не посчитав дома́, и не смог вернуться? Может, его забрала другая семья? Я решил лечь на землю у другого входа, поближе к теплу газовой плитки.

Я проснулся утром под звук дождя,