Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А сколько все-таки будет народу?
– Нас было двадцать девять в классе, так двадцатьчеловек наберется.
– Это с Костей?
– Это без Кости, с Костей двадцать один! Но я уверена,он придет. Не упустит шанса тебя увидеть.
– Слушай, Тоська, я уже про всех все знаю, а вот чем тызанимаешься?
– Я? Издаю женский журнал!
– Как издаешь?
– Элементарно, я главный редактор!
– Здорово, это ж наверняка интересно!
– Да. Отвлекает… Как войдешь в редакцию, всепосторонние мысли улетучиваются, домой добираешься часа в три ночи и падаешь.Нет ни времени, ни сил вспоминать, горевать, сожалеть. Как белка в колесе.
– Но как же при такой работе ты успела всеорганизовать? – поразилась я. – У меня есть в Брюсселе знакомая, тожеглавный редактор журнала, у нее времени не хватает ни на что, и это притом, чтоона издает журнал в Европе, а не в России, где, как я понимаю, бардак еще тот…
– Видишь ли, я зимой ногу сломала, сидела дома,руководила по телефону, на тусовки не таскалась, вот и решила… И потом, у менязолотая девочка помощницей работает. Маленькая, худенькая, страшненькая, ноумна и расторопна. Ей понравилась моя затея, она мне помогала разыскиватьребят. Между прочим, она жаждет на тебя посмотреть!
– Господи, почему?
– Потому что влюблена в Иванишина, а он же… Да ты ж незнаешь, он тебе на всю страну в любви объяснился!
– Знаю, – засмеялась я, а внутри меня обдаложаром. Неважно, что на всю страну, важно, что было ночью и о чем знаем толькомы…
– Что это у тебя глаза такие мечтательные сделались? Тыэто в голову не бери. Костя хороший парень, но трепло редкое! И баб у неготабуны. Не факт, что он в замоте вообще не забудет, что ты здесь, – с негостанется. Роковой мужчина, вокруг него все время страсти кипят. Одна идиоткадаже ему под машину кинулась, он чудом ее не сбил, другая обвинила его визнасиловании, третья вешалась…
– Что за ужасы ты городишь, – засмеялась я, а усамой сердце ушло в пятки. Во что я вляпалась?
– Твое счастье, что он герой не твоего романа! Нопарень он хороший, хотя, боюсь, слава его испортит…
– Вас слишком испортила слава, а впрочем, вы ждите,приду! – пропела я строчку из песни Вертинского, которым мы с Тоськойувлекались в ранней юности.
– А ты знаешь, Костя это поет иногда в концертах…
– Ах, он еще и поет!
– Представь себе. Я когда эту песню услышала, сразу отебе вспомнила.
– Ну, тут уж я совсем ни при чем. – Теперь мне нехотелось говорить о Косте. Ничего хорошего я не узнала.
Мы проболтали до глубокой ночи.
– Динка, оставайся, я тебя не пущу, куда в такой час?
– Такси вызовем!
– Да нет, не стоит, поспишь тут, а утром мы с тобойчто-нибудь грандиозное придумаем! У меня завтра первая половина дня свободная!Да ты уже носом клюешь.
Спать мне хотелось смертельно, и я согласилась. Уже положивголову на подушку, сквозь сон подумала: Рыжий опять не позвонил. Испугался,вдруг я приму столь опрометчиво сделанное предложение руки и сердца? А я ведь втот вечер была близка к этому, он мне понравился, увлек, я же не знала, что надругой день встречу Костю…
А с утра завертелось! Тоська растолкала меня в половиневосьмого и, не дав мне опомниться, не позволив даже глотка кофе выпить,запихала в машину и повезла в Абрамцево, где у ее родителей была дача и гденас, как оказалось, ждали к завтраку. Ее родители и Маруся выглядели оченьнеплохо для своих лет. Маруся напекла блинчиков с мясом, которые я обожала вдетстве. Все было трогательно до слез. Тут мне радовались от чистого сердца, небоясь, что я чего-то потребую…
– Динуша, ты ведь в Маастрихте живешь? – спросилНиколай Анисимович.
– Нет, я там работаю, а живу в Маасмехелене.
– Но ведь это неудобно, так далеко ездить? Кстати, яхотел спросить, ты знаешь там профессора Треера?
– Я с ним знакома, но, как говорится, шапочно.
– Ты могла бы передать ему от меня маленькую посылочку?
– Конечно, что за вопрос!
– Коля, зачем обременять Дину такой чепухой? –огорчилась Мария Анатольевна. – Он жаждет послать Трееру бутылку рябиновойнастойки, которую делает наша Маруся. Треер, когда был здесь, столько ее выпил!
– Непременно передам!
– Тебя же, наверное, будут встречать и провожатьмужчины, самой чемодан тащить не придется. Посылку ты сдай в багаж, это можно,Марусенька умеет так упаковать, что, даже если самолет потерпит аварию, бутылкане разобьется!
– Коля, типун тебе на язык! – возмутилась МарияАнатольевна. – Не слушай его, деточка! Но Маруся и в самом деле кудесница.Мы в позапрошлом году летали в Америку, Коля читал там лекции, так она напихаланам в чемоданы четыре банки вишневого варенья для Колиных племянников. Ни однане разбилась.
– Ты ешь блинчики, ешь, чай, не разлюбила за этигоды! – приговаривала Маруся, подкладывая мне еще и еще.
– Не могу больше, лопну! – смеялась я.
После завтрака Мария Анатольевна повела меня показывать своицветы и горестным шепотом рассказывала о внуке, о пошатнувшемся здоровье мужа,о том, что неустроенная Тоськина жизнь безмерно ее огорчает, о Марусе, котораястала невыносимо властной…
– Знаешь, детка, сейчас у нас все более или менееустроилось, а были времена, когда мы чуть ли не голодали, только благодаряМарусе и жили. А уехать, как другие, не могли, Колю не пускали никуда, а когдастало можно, сил уже не было, а тут совсем ничего не стали платить, Тоськагроши зарабатывала, и тут Маруся взяла все в свои руки, завела козу, кур, летомцветами торговала, зеленью всякой… Потом Николая Анисимовича стали приглашатьлекции читать. И грант ему платят, да и я не сижу сиднем, меня пригласиличитать курс в частном университете, там хорошо платят. Тьфу-тьфу, чтоб несглазить, а Маруся власть из рук выпускать не хочет и такая самодурка стала…Зачем, говорит, вам эти дурацкие настурции, что с них толку, не продашь, лучшебы место под что-нибудь дельное освободили. А я обожаю настурцию!
– Динка, телефон! – закричала Тоська с террасы,где я оставила сумку.
Я извинилась перед Марией Анатольевной и с бьющимся сердцемсхватила трубку, не успев даже взглянуть на номер.
– Алло, привет, Динь-Динь! Я соскучился.
– Привет, Рыжий. Куда пропал? – как можно болеебезразличным тоном спросила я.
– У меня тут был форс-мажор, но я звонил, толькодозвониться не мог. Когда увидимся? Ты где сейчас?
– В Абрамцеве.