– Я здесь буду спать?

– Есть еще кровать в спальне, посмотришь?

Нюта с удовольствием обошла весь дом, слазила на чердак и в подпол. Но больше всего девочка заинтересовалась старинным сундуком, оставшимся от прадеда. В нем хранились елочные игрушки, Люся совсем забыла о них, а ведь когда-то в детстве она могла часами просиживать на чердаке, рассматривая блестящие шары и стеклянные шишки в колкой изморози, фигурки детей и животных, переливающиеся сосульки и звезды, наконечник с часами, Деда Мороза и Снегурочку в расписных шубах.

Нюта была в восторге от увиденного богатства. Она бережно брала в руки то один шар, то другой, почти беззвучно ахала и так же бережно возвращала на место.

Потом они нашли в самом углу пыльный ящик с радиолой и стопку пластинок. Люсе и самой стало интересно – работает ли? Случилось чудо, выбранная наугад пластинка закружилась, едва лапка проигрывателя коснулась ее, зазвучал полузабытый голос: «У одного мужика умерла жена. Осталась у него единственная дочь – Василиса. Погоревал он, поплакал, да и женился на женщине, у которой были и свои две дочери. Решил, будут они сестрами его Василисушке… Ох-ох-ох, женился, да обманулся…». Вспомнила Люся сказку о девочке-сироте, злой мачехе, Бабе-яге и Финисте – Ясном Соколе.

Кружилась пластинка, хрипловато звучала старая запись. Люся глянула искоса на Нюту, а та слушает, рот открыв, не запрещать же.

Так и просидели на чердаке, пока первая сторона пластинки не кончилась: «Подошла Василиса к частоколу, а на нем черепа с огненными глазницами, так и горят!»

– А дальше? – спросила малышка.

– Не страшно? – Люся в который раз напомнила себе, что ничего не смыслит в детской психологии.

– Нет, это же сказка. А сказки всегда хорошо заканчиваются. – Нюта в очередной раз удивила своей рассудительностью.

«Что сказал бы ее отец!» – Люся вздохнула и перевернула пластинку.

Баба-яга заставила бедную девушку много работать, строго-настрого запретив выпускать из клетки сокола. Василиса трудилась безропотно, но птицу пожалела, открыла клетку. Разве могла она знать, что сокол – заколдованный царевич!

– Я же говорила! – Нюта порывисто обняла Люсю. – Если честно, мне сначала все-таки было немного страшно, вдруг эта сказка не такая хорошая, как другие.

Люся чуть не расплакалась, прижимая к себе девочку.

– Если хочешь, можешь приходить сюда и слушать пластинки, я научу, как пользоваться радиолой. А сейчас давай-ка спустимся, а то мы с тобой весь вечер на чердаке просидели, надо, наверно, уроки сделать.

Нюта легко согласилась.

«Какая удивительно покладистая девочка». Люсе очень хотелось понравится ей, она боялась спугнуть возникшее такое спокойное доверие ребенка.

Нюта вела себя так, будто считала Люсю своей. А это дорогого стоило.

Она легко справилась с домашним заданием. С любопытством наблюдала за Люсей, пока та готовила ужин, не капризничая съела творожную запеканку, выпила какао с кусочком торта.

«На ночь, наверно, нельзя, вредно, – рассуждала Люся, но успокоила себя тем, что торт был совсем легкий, с фруктами. – Не надо было брать целый торт, куда нам двоим, лучше бы взяла пирожных».

Потом они с Люсей грызли яблоки и пытались играть в лото. Нюту смешили названия бочонков: «топорики», «матрешка», «стульчик», «барабанные палочки», «гуси-лебеди», «варежки». Она звонко смеялась, когда Люся выкрикивала: «Двадцать восемь – сено косим!»

К десяти Нюта стала клевать носом. Люся постелила ей на диванчике в кабинете и уложила спать. На этот раз Базиль остался на ночь, улегся в ногах хозяйки. Люся на цыпочках вышла из комнаты, прикрыв дверь.

Утром позвонил Виталий, спросил, как переночевали, и сообщил, что уезжает «в поля», и, вероятно, какое-то время будет без связи. Люся снова пролепетала: «Не волнуйтесь, у нас все в порядке», – позабыв спросить, где он и когда перезвонит.

Нюта проснулась сама, словно услышала голос отца. Подбежала, протянула руку, взглянула умоляюще. Люся отдала ей телефон, но связь оборвалась, и лицо девочки как будто потухло, потемнело. Она сдерживалась изо всех сил, Люся заметила, как дрожат ее губы и слезы блестят в уголках глаз.

– Доброе утро, – получилось у Люси нарочито бодро, – какое у тебя сегодня расписание?

Девочка украдкой смахнула слезинку:

– Людмила Александровна, сегодня суббота, а по субботам у меня бассейн и музыка.

– Вот как! На чем же ты играешь?

«Только бы она не расплакалась! Я совершенно не умею общаться с детьми!»

– На скрипке. Но, если честно, мне больше нравится фортепиано, поэтому я уговорила папу и по субботам занимаюсь дополнительно.

«Какая продвинутая девочка, – застыдилась Люся, – по сравнению с ней я ужасная лентяйка!»

Естественно, в детстве ее тоже отдали в музыкальную школу, и она кое-как отучилась, механически отстукивая по клавишам обязательную программу. На этом дело кончилось. Люся так ненавидела музыкалку, что мгновенно забыла все, едва получила диплом. Зато ей легко давались языки, помимо школьного английского, она играючи выучила немецкий, понимала французский и итальянский, а на прежней работе предложили пойти на курсы китайского, мол, перспективный рынок, и Люся ринулась в изучение «китайской грамоты». «Не хвастаться же перед ребенком», – одернула себя.

– Отлично! Идем в бассейн и на музыку!

Нюта все делала быстро и аккуратно, и эта аккуратность казалась Люсе неестественной, недетской, скорее вымуштрованной. Всякий раз, наблюдая за поступками Нюты, ее умениями, рассудительностью, самостоятельностью, она испытывала острую жалость.

«Куда тебе детей заводить, ты же их избалуешь, они у тебя превратятся в жирных, ленивых и невоспитанных котиков», – ругала себя Люся, но продолжала страдать, наблюдая за «недолюбленным ребенком».

В тот день она записалась в бассейн, а потом вместе с Нютой выбирала в спортивном магазине купальник и всякие плавательные принадлежности. Вечером заехали к учительнице музыки – милейшей женщине. В ее небольшой квартире, заставленной старой мебелью, среди живописного бардака бегали и кричали дети, сновали собаки и котята. Хозяйка поспешила увести ученицу и гостью в дальнюю комнату, усадила к старенькому фортепиано, и они сыграли в четыре руки несколько пьес.

Люся не знала, надо ли платить за урок, а спросить стеснялась. Учительница же принимала их как давно знакомых, близких людей, пригласила на чай. Нюта, взглянув на Люсю, кивнула, соглашаясь.

Римма Германовна угощала их разными вареньями и рассказами о русских композиторах. Люся заслушалась: о Глинке, преподававшем музыку в семье Мамонтовых, о самоучке Бородине – русском ученом-химике, о Чайковском, удостоенном звания академика нескольких европейских академий. Как оказалось, Римма Германовна в молодости концертировала, подавала надежды, но замужество, дети и всякие обстоятельства вынудили ее отказаться от сцены.