Инночка с Томкой отважились пойти поплавать только в первый день лета. Походом на природу их прогулку можно было назвать с натяжкой: река, довольно широкая, с маленьким песчаным пляжем, была в десяти минутах ходьбы от дома — мимо детского садика, через старый парк с величественными тополями. Подруги расстелили покрывало, решив сначала как следует поджариться на солнышке.

— Ну, и что твой роман с шефом? — спросила Томка, лениво перекатываясь на спину и водружая на нос темные очки.

— Да ничего. Вялотекущий, как шизофрения. Встречаемся, общаемся, культурная программа обязательно, я уже половину репертуара всех наших трех театров пересмотрела.

— И как драматургия?

— Драматургия как раз в порядке, они не дураки, классику ставят, а вот режиссура… В одном храме Мельпомены главреж, по-моему, уверен, что на дворе шестьдесят второй год прошлого века, в другом увлеклись мюзиклами, «Иисус Христос супер-звезда», «Чикаго». Мало того, что голосов почти ни у кого нет, так еще и постановка… В общем, все как в телевизоре, только вместо Ричарда Гира ломается лысый толстячок в убогих декорациях. Томка, где кураж, а?

— Ин, ты от темы не уходи…

— Уходить не от чего. Он ведет себя… не знаю… Как старый друг. Правда, с ним не скучно… Но мы вместе работаем — любую паузу в разговоре можно заткнуть планеркой. До смешного, Том, — он уже так привык со мной советоваться, что начинает эту канитель на работе. Мне уже намекнули, что я его зам. Внештатный.

— Неужели вообще не пристает?

— Он все время порывается, но каждый раз… Неуверенный в себе, в общем.

— А ты его хочешь?

— Да ну тебя на фиг, Том, я давно уже никого не хочу! Что, мне самой к нему приставать, что ли? Такие маневры надо было начинать, когда он с разбитой головой дома валялся, а я из себя Мать Терезу изображала. Тогда была пара моментов, чтобы дело до поцелуев дошло… Наверное.

— Я тебя не понимаю! Молодая, здоровая, красивая баба…

— Том, я не так воспитана. Ну, не могу я мужика в постель затащить. И не хочу.

— Давай поставим точки над всеми буквами, Лучинина. Ты мужика не хочешь или этого мужика не хочешь?

— Не знаю. Мне, наверное, нужно, чтобы мужчина был в меня влюблен. Или хотя бы играл первую скрипку в отношениях. А этот… Предоставил мне карт-бланш, и сидит, ждет у моря погоды. У всех проблема — как с нормальным мужиком познакомиться, а у меня — как с ним отношения начать. Позвонить и сказать: заедь за мной, у нас сегодня будет секс? Я так не умею. Понимаешь, все должно получиться само собой, как… Ладно, ты не в курсе.

К счастью, Томка, видимо, прослушала последнюю фразу, уж больно громко галдели в воде пацаны.

— А ты его с мамой познакомила?

— Зачем? И как я его представлю: это мой новый ухажер, но ты не волнуйся, он, как выражается наша Катька, «ни украсть, ни покараулить»? Мама человек серьезный, она его про зарплату спрашивать начнет.

— А какая, кстати, у него зарплата? — тут же с живым любопытством поинтересовалась Тамара.

— Том, ну ты вообще о чем говоришь? Какая зарплата, он же не директор, вернее не только директор, он еще и хозяин. Сколько надо денег, столько и возьмет.

— Сколько надо — это хорошо. Перспективный жених… С мамой — понятно. А нам ты его показать не хочешь?

— Что значит показать? Он что — пудель выставочный?

— Вот ты и попалась, Лучинина. Помнишь, Катька тест такой забавный замутила: представить всех знакомых в виде собак разных пород? Пудель! Вот кем ты его считаешь. То есть существо эстетическое, но абсолютно бесполезное. Мы с тобой спаниели ярко выраженные, в нас эстетичность с пользой сочетается. Мишка мой — сенбернар, Славик — ротвейлер, тупой и злобный, мама твоя, уж извини, такса, много шума из ничего. А Сашка — дожонок: руки длинные, ноги длинные, физиономия смышленая…

Инночке эти собачьи ассоциации понравились, и она подхватила:

— А муж мне нужен дог, сто килограммов воплощенного достоинства, танк с хвостом. И чтобы Сашке было в кого, а то родители — сброд какой-то, спаниель и ротвейлер, а?

— Ну тебя, — захохотала Томка. — Пошли водичку опробуем, первый раз в этом году, дай бог, не последний.

И подруги отправились плавать.

Обе они это дело очень любили, только Инночка плавала медленно и вдумчиво, каждый раз восхищаясь невероятным чувством невесомости, а Тамара шумно и весело, с брызгами-визгами и обязательными попытками утопить всех окружающих. Как обычно, она поплыла не поперек, а вдоль реки, против течения, комментируя температуру воды, форму облаков и собственное отличное настроение.

Инночка плыла молча и думала про собачьи аналогии. Пожалуй, был у нее один знакомый «дог», выросший совсем недавно из «дожонка». Некстати в голове всплыла Генкина история про горное озеро, в котором нет дна. Хорошо, что речка здесь нормальной глубины, и спасти утопающего может любой среднестатистический мужик. Инночке вдруг захотелось рассказать лучшей подруге про Генку, про то, что было между ними, и что есть. В конце концов, Бортникова умная женщина, может, и посоветует чего. Или просто посочувствует, поддержит.

Ждать Томку на берегу пришлось долго, пока эта русалка нарезвилась, Инночка успела и обсохнуть, и согреться.

— Красота! — Тамара рухнула на покрывало как заправский каскадер: из положения «стоя, руки в стороны», как подкошенная. — Только подростки орут, спасу нет.

— Ты сама всегда, когда плаваешь, разговариваешь. И разговариваешь очень громко. По совести сказать — орешь на всю речку.

— Да? — беспечно отозвалась Томка. — А я и не замечала.

Некоторое время они валялись в тишине. Потом Инночка решилась:

— Тамар, я тебе рассказать хочу кое-что. Ты только не перебивай, я и так собьюсь. Во всей моей личной жизни, в которой ты никак не можешь разобраться, есть неучтенный тобой аспект. Подводный камень. Целый айсберг.

И Инночка вывалила ошеломленной подруге всю историю с Генкой. В полной версии, естественно. Томка не мама.

— С ним мне было не просто хорошо, а… Как будто я всю жизнь просидела в комнате без окон, без солнечного света, без свежего воздуха, а потом кто-то пришел, взял за руку и вывел: вот он, мир. Он огромный. Он твой. Так теперь будет всегда. Я бесилась первое время страшно. Помнишь, больничный у тебя брала? Это чтобы в конторе глаза не показывать. А потом эти письма. Знаешь, какие он письма из своей армии мне пишет? Ни за что не поверишь, что он мальчишка, в сущности. Взрослые, очень красивые письма. Оказывается, он образованный и интеллектуальный… И там, в этих письмах, что ни слово, то — люблю. Я не знаю, как это получилось. Наверное, просто на такое невозможно не отозваться… С другой стороны, молодой совсем, ну какая может быть любовь, какое будущее? Как на меня люди смотреть будут?

— А он красивый? — неожиданно спросила Тамара.