Солнце в пыльных мешках дыма. Жуткое, отупляющее зрелище, но еще страшнее звук, словно гудит сам воздух над завалами. Будто экскаватор не грохочет, как обычно, перебирая ковшом, а стонет на разные голоса, то кричит, то плачет, то замирает, поднимая с куском бетона чей-то протяжный, выворачивающий душу вой. Люди узнают своих по обрывкам одежды, по рукам, по ногам, по лицам, покрытым безжизненной пылью, вылезающих, как обломки, вместе с раздавленной мебелью, въевшимся в кожу стеклом и болью, но уже не их – чужой.

«Надо бы маску, респиратор или очки, – думал Сергей, – и найти Нефтяников, шесть. Где они? В этой части поселка или в другой? А если весь поселок такой? Что, если весь?! Они же были там, Таня и Женя. Нефтяников, шесть, квартира двенадцать, третий этаж».

Его бросило в жар: вокруг, насколько хватало взгляда, не было ни одного дома, ни одного здания выше первого этажа, который и этажом-то теперь не назвать.

Вдруг они были в гостях, или гуляли… или даже уехали, мало ли куда можно уехать на пару дней? А если остались, если накрыло землетрясением, то могли успеть спуститься в подвал, спрятаться в ванной или туалете – это самые безопасные части дома. Вот только бетон должен быть крепким. Обязан держать удар. Такие места – пустоты – не сразу видно под завалами, но они должны остаться, там могут быть люди, могут быть Таня и Женя… Что он им скажет, когда найдет, спасет? Простят ли его? Простили… разлуку, к которой привел его обман?

Мешанина из железобетонных обломков, дерева и металла, радиаторов и труб, домашней утвари и одежды. Пятиэтажки сложились словно карточные домики. Подземные толчки раскидали и перепутали архитектурные слои: под гостиной откапывали спальню, под спальней – коридор.

Над руинами стелился едкий грязный дым, его сносило ветром с «горельников» – разрушенных домов, в которых вспыхнул газопровод.

– Я сначала подумал, что городская свалка коптит, – сказал идущий рядом Юра.

– Там… – начал Сергей, но Юра перебил:

– Ага, спасать уже некого. В последнюю очередь будут разгребать.

Все это Сергей знал сам. Вспомнил бы, не клубись в голове плотный туман.

– Нефтяников, шестой дом, – сказал он, оглядывая преисподнюю, из которой еще можно было кого-то вытащить, отряхнуть, отогреть, спасти. – Не знаешь где?

– Нефтяников? А разве не Техников нужна?

– Нефтяников, – твердо сказал Сергей.

Юра нахмурился:

– Лыков выведет. Держимся за нашими.

Сергей отстал и свернул. Надо спросить у местных, выживших.

На верхнюю часть завала дергано взбирался гусеничный трактор, но водителю уже кричали, сгоняли вниз: куда! обрушишь! назад!

– Еще раз… А ну, взяли!

Спасатели переваливали армированную глыбу. Бетон крошился и сыпался, как песок. Потные, пыльные люди в робах без устали поднимали, выворачивали, дробили. Стучали лопаты, кирки и ломы, скрипели о ломкие края. Те, кому не досталось инструментов, в основном гражданские, вызвавшиеся помочь, разбрасывали обломки и вещи руками, выцарапывали засыпанных нефтегорцев окровавленными пальцами.

– Есть! – крикнули из-за огрызка стены. – Расширяй!

– Живые?

– Да!

Спасатели вытащили старуху; бледная, сухая, с мокрыми седыми волосами, она походила на сумасшедшую. Следом подняли мужчину без сознания. За ним – стонущую девочку в окровавленной пижаме. Трое живых – чудо.

Тани и Женьки среди спасенных не было.

Кто-то дернул Сергея за рукав. Женщина в синем платке протянула ему мятую фотокарточку со снимком детсадовской детворы. Пыталась что-то сказать, но лишь захлебывалась слезами и тыкала обломанным ногтем в фигурку светловолосой девочки.

Сергей покачал головой.

– Улица Нефтяников? Где искать?

Женщина не ответила: держа фотографию перед собой, пошла прочь к группе хмурых, молча стоящих полукругом спасателей.

Положение погребенных заживо было ужасным, невыносимым. С каждым часом становилось все трудней дышать спертым воздухом, в изнурительной борьбе за жизнь истекали последние силы. Сломленные, обезвоженные, раненые…

«Они живы, – уверил себя Сергей. – Живы… Я их найду».

Ночной холод давно сменила пыльная духота дня. На такой жаре мертвецы быстро «потекут», Сергей уже чувствовал запах, который станет только хуже, к нему невозможно привыкнуть. Потребуются маски и перчатки, много масок и перчаток. И канистры дезинфицирующего раствора.

В горле стоял ком. Во рту давно пересохло. Он брел наугад, тяжело переставляя ноги.

Люди на кучах тряпья и вещей напоминали пыльные комья с застывшими лицами. Горе и страдание оглушили, загнали на глубину все чувства, даже радость спасения. Один мужик молча передал другому бутылку водки.

Долбили перфораторы. Выли циркулярки. Там, куда не могли добраться краны, железобетонные перекрытия поднимали связанными брючными ремнями. Вскрывали зыбкие полости. Вытаскивали на свет безжизненные тела.

Среди нагромождения бетона и арматуры шли, обнявшись, двое. На завалах застыли потеки черной рубероидной крови. Сергей отупело засмотрелся на уцелевшую лампочку, болтающуюся на проводе под косо стоящей плитой перекрытия.

– Дядь… как вас зовут?

Сергей глянул вниз.

Его изучали большие карие глаза на чумазом личике. На голову мальчика была накинута огромная куртка спасателя, и он выглядывал из нее, как из укрытия.

– Сергей. А тебя?

– Меня Женя.

Сергей внутренне сжался.

– А отчество?

– Андреевич.

– Евгений Андреевич, значит. Моего тоже… – Он запнулся, сухо сглотнул. – Ты здесь один?

– С папой.

– И где он?

– Ищет бабушку.

Чумазый мальчик смотрел на него и ждал нового вопроса. Сергей тряхнул головой:

– Знаешь, как найти улицу Нефтяников?

Мальчик высунул голову из куртки и огляделся:

– А какой дом?

– Шестой, – тихо сказал Сергей.

– Нет, не знаю…

– А улица сама где?

Мальчик снова покрутил головой.

– Кажется, там. – Он неуверенно показал. – Или там… Дядь, сейчас все улицы одинаковые.

Над краем разрушенного поселка снижался вертолет. Мальчик ухнул и пошел на новый звук.

Сергей остался стоять, осматриваясь, как недавно делал мальчик. Он не мог сообразить, в какой стороне находится палаточный лагерь, – откуда он пришел и куда идти. Абсолютная разруха была не только вокруг, но и внутри него.

Он снова двинулся наугад. Мимо машин, в кабинах которых спали водители. Фары грузовиков смотрели на завалы – ночью другого света не будет. Только свет фар и костров. Мимо вытянутых в длину бетонных холмов. Мимо людей с носилками. Мимо плюшевого медведя. Мимо завернутого в ковер оставленного тела, мертвого лица.

Перед глазами плыло. Грохот и голоса оглушали. Теснило в груди, и железные прутья торчащей арматуры словно приблизились, стараясь загнать в ловушку.

Под ногами хрустнула жесть. Сергей опустил взгляд, наклонился, поднял, распрямил, прочитал:

«Ул. Нефтяников».

И вдруг, как по щелчку, все стихло: гидравлика, бульдозеры, краны, погрузчики, переговоры спасателей.

Оборвавшийся механический гвалт оглушил и испугал Сергея. Внезапная тишина, будто наброшенное на голову плотное одеяло, превратила окружающий мир в бессмысленный узор разрушений на внутренней стороне кокона.

Онемело, замерло сердце.

– Есть живые?! – раздалось над завалами. – Крикните, отзовитесь, постучите!

И снова тишина.

– Дайте о себе знать, кто живой!

Тишина имела свой голос: тихий подземный шум, глухой плач, сдавленные стоны. Спасатели звали и вслушивались в раскиданный человеческий муравейник, звали и вслушивались.

Сергей тоже слушал жуткую тишину.

– Живой! – раздалось где-то далеко, как на краю земли. – Работаем!

Сергей слушал, боясь услышать глухие, холодные голоса. Голоса с того света. И тишина ответила ему обрывками фраз:

– …не должен был… знала другого человека…

– Таня? – Сергей пошел на голос, упал на колени, пополз, начал рыть.

– …больше не могла… твоя вина… ты…

Он увидел, как шевельнулась, задышала бетонная пыль.

– Таня, я здесь! Женька с тобой? Что с Женькой?

– …если бы не… похоронил себя… разрушил все…

Голос искажался в трещинах, казался то близким, то далеким, то знакомым, то чужим. Сергей кричал, что нашел их, что сейчас откопает. Отбрасывал куски бетона и обломки мебели. Вспомнил о лопате, взгляд заметался – нет нигде.

– Живые! – закричал он. – Помогите! Здесь живые! Моя семья!

Тишина хранила молчание. Он больше не слышал голос, похожий на голос жены. Но видел, как дрожит бетонная крошка, будто от ударов ноги.

А потом гора выдохнула просьбу:

– Помогите… здесь… помогите…

Голос был смутно знакомым, слабым, мужским. Но ведь он слышал до этого голос Тани… слышал ведь?

– Я вас слышу! – закричал он. – Потерпите немного! Я вас вытащу!

Он прополз на четвереньках вправо, обогнул перевернутую лестницу со сломанными перилами, увидел под краем плиты узкий проход, расчистил его от обломков и, нарушая все инструкции, сунулся на животе в полумрак лаза.

Однажды в детстве они с другом лазили по стройке. Стройки тогда казались чем-то большим, интересным и незыблемым, как сопки и лес. Там было много плит,