кирпича, лестниц, этажей и труб. В одну из труб они и сунулись. Приятель Сергея был мельче и быстро выбрался с другого конца с восхищенным оханьем, а Сергей застрял. Сначала это показалось смешным, они посмеялись, проблема выглядела забавной и простой, небольшим испытанием, которое сделает приключение более ценным в глазах друзей. Но Сергей застрял основательно, куртка словно прилипла к бетону, пуговицы вцепились в грязно-серые поры, руки потеряли свободу, ногам не на что было опереться. Стало страшно. Сергей неожиданно понял, что ему нечем себе помочь. Труба то сужалась, то расширялась, словно дышала, пульсировала. Или это дышал он сам, и сердце его колотилось все сильнее, вколачивая тело в западню, как гвоздь, все сильнее и глубже. Этого просто не могло быть, не с ним, чтобы вот так застрять в трубе, через которую еще прошлым летом лазил много раз. Надо просто выдохнуть весь воздух и как следует поработать локтями. Так и сделал – не помогло: выход стал как будто еще дальше. Ни вперед, ни назад, в глазах начало темнеть, мысли путались. Кажется, он кричал… Как девчонка. И даже заплакал, о чем затем вспоминал с пылающим от стыда лицом.

Его спас сторож, добрый хромой мужик с седой бородой и чесночным перегаром. Протянул ему кусок арматуры и вытащил. Он показался Сергею самым крутым мужиком из всех, настоящим героем.

Из этой трубы он вынес два урока: любой человек может оказаться в ситуации, когда ему жизненно необходима помощь, и тот, кто спасает людей, – намного круче космонавта.

В проходе, куда Сергей полез, было темно и стоял запах сырого цемента, как на стройке. Он включил фонарик, и голова пошла кругом. Словно в каком-то диком, страшном сне, он очутился внутри искривленного парадоксального пространства – перевернутого, искаженного, изуродованного дома. Сверху, на косой плите, висели разбитый надвое унитаз и желтая, словно ржавая, раковина. Под ногами скрипел хрусталь, осыпавшийся с облезлого куста люстры. Из черной щели сверху что-то капало.

Жженое пятно фонарика дрогнуло, знакомый голос раздался снова и увлек его дальше, словно в трубу, в сужавшуюся перед ним щель. Там, впереди, он слышал голос, детский голос, родной, едва не забытый…

– Женька, – закричал Сергей. – Держись, я иду… иду… уже рядом, сын, ты только держись… говори со мной, говори, не переставай, слышишь!

Ответа не последовало, но он все равно двинулся дальше, по рваным стенкам сосуда разрушенной человеческой жизни, как когда-то давно, в далеком детстве, полез за другом в трубу. Только в этот раз спасать его будет некому. Хромой мужик с седой бородой – теперь это он.

Угловатый лаз обманчиво расширился, и Сергей преодолел горизонтальный участок на четвереньках. Отгребал обломки мебели, острую деревянную щепу, будто полз по столярной мастерской великана.

– Женька!.. Скажи что-нибудь!.. Где ты?

Проход нырнул вниз. Сергей протиснулся в вертикальную шахту, в этот карстовый колодец, сотворенный природным гневом из самоуверенного человеческого жилища, и стал продираться вперед. Кровь прилила к лицу. Голову словно расперло изнутри, набрякшие мысли сделались тяжелыми и скользкими: Сергей с трудом вспомнил, откуда сюда залез.

– Женька, отзовись! Женька!

Он должен проникнуть глубже, чтобы проложить дорогу назад, чтобы найти и больше не терять. Сантиметр за сантиметром. Рывок за рывком сквозь обломки паркета, керамические и стеклянные осколки.

Пространство неуловимо сузилось, свет исчез. Сергей не сразу понял почему: его тело, как пробка, заткнуло лаз, отсекло уставшие пыльные лучи верхнего мира. Грудная клетка уперлась во что-то твердое и крошащееся. Сергей выдохнул из легких весь воздух – перед глазами поплыло – и попробовал протолкнуть себя вперед. Почувствовал боль в груди.

Дальше никак.

А если назад? Куртка задралась, зацепилась за щетинистую тесноту – и не пустила. И снять никак. Он не мог даже расстегнуть молнию. Левая рука бессильно скребла локтем; пальцы правой, вытянутой вперед руки не сдавались, искали зацепы, ощупывали.

Он не мог пошевелиться. Грудную клетку заклинило, ноги не согнуть в коленях.

Он снова застрял.

Именно поэтому на завалах работают группами.

Цементная крошка сыпалась в глаза. Почему, как? Он ведь спускался вниз, но теперь его голова выше туловища… или нет?.. От дезориентации темнота перед глазами завертелась каруселью на шесте онемевшего сознания. К горлу подкатила паника. Свело спину и левую ногу.

Он в пещере?.. Что это за пещера?..

Надо немного пропихнуться вперед, проскользнуть, оказаться по другую сторону сужения… суже… же…

– Же-енька, – прохрипел Сергей.

В мутном сероватом мраке мучительно отмирали минуты.

И тут пальцы его неугомонной правой руки чего-то коснулись. В первое мгновение показалось: лицо. Холодное лицо мертвеца. Горло сдавило, но спазм сразу отступил.

Это был другой холод… гладкий, знакомый. Перед глазами возник черный лакированный фонарик, дедовский, военный, с круглым стеклом и двумя движками по бокам, которыми можно было менять цвет лампочки на красный или зеленый. Он помнил, как ему подарил этот фонарик отец, фронтовой, с ним он ходил в разведку, а Сергей отдал своему сыну как реликвию, и для Женьки это была почти священная вещь. Ни у кого в классе такой не было. Настоящая гордость. В коробке под кроватью, в самом сокровенном мальчишеском тайнике Женька хранил ее вместе с другими сокровищами – танковыми часами и тяжелой медной пряжкой с большой выпуклой звездой. Сергей сдвинул фонарик в сторону и попробовал нащупать остальное. Под ноготь впился металл – ножичек. Сколько раз он говорил Женьке его складывать!.. А вот и пряжка. Сердце забилось сильней, красные круги заметались, переливаясь и танцуя в искрящейся чернильной пустоте.

Ошибки быть не могло – это знакомые вещи, знакомые даже на ощупь, по запаху, по цвету, весу, по памяти… по всем событиям, которые их окружали. Он вспомнил, как они ходили с этим фонариком на рыбалку, как проявляли негативы в его красном свете, как Женька смешно посапывал, старательно переключая движки. Черный, лакированный, в ящике под кроватью, Женька забрал его с собой, когда уезжал с Таней.

Нет, на этот раз он Женьку не упустит. Не отдаст никому.

Сергей вцепился в фонарик, как в спасательный уступ, напряг мускулы, потянул – и почувствовал, что его уже ничто не держит, не стискивает, он протолкнулся через узкую тьму, в глаза ударил тусклый электрический свет, пещера расширилась и превратилась в комнату.

Сергей приподнялся на локте и проморгался. Он лежал на старом продавленном диване, клетчатый плед покалывал голые руки. Перед ним была маленькая гостиная – книжный шкаф, «стенка» с посудой, кресло, тумба швейной машинки с кружевной салфеткой на крышке. За стеной шелестел голос Женьки – сын читал на ночь книгу.

Свесив с дивана ноги, Сергей посмотрел в окно: черная, смятенная ночь.

Из кухни появилась Таня, сонная, в ночной сорочке и теплых носках. Стала развешивать стирку: веревки, растянутые под потолком коридорчика, провисали от влажного белья. Таня расправила спортивные штаны Женьки, вдруг замерла, напружинилась, повернулась и неспокойно глянула на Сергея:

– Слышишь?

Да, он слышал. Глухой утробный гул, который приближался.

В ту же секунду диван дрогнул и словно бы приподнялся левым краем, Сергей неосознанно оторвал ступни от паркета, Таня вскрикнула, из книжного шкафа выпало несколько томиков – и стало до одури тихо. Огромная капля тишины, внутри которой была их квартира, дом, квартал, поселок, весь мир, повисла над черной равниной, удлиняясь и истончаясь в длинном хвостике, – и обрушилась вниз.

Громыхнуло. Диван поехал вправо. Над головой страшно заскрежетало: бетонные плиты задвигались, как толстые хитиновые пластины какого-нибудь насекомого. Потолок шевелился, как живой. Окно звонко лопнуло, и в комнату ворвались крики и плач людей и болезненный стон земной коры.

Сергей вскочил на ноги, чтобы кинуться к Тане, но его вдруг подбросило, словно дом наступил на мину, оглушило и приложило по голове. Померкло и прояснилось в глазах.

Он встал на четвереньки и отряхнулся, как собака. Раскалывалась голова, за ухом по шее струилась теплая кровь. Комната перекосилась, сплющилась, уменьшилась. Под коленями и ладонями Сергея хрустело стеклянное конфетти – вдребезги разлетевшиеся рожки немецкой люстры.

Сергей снова тряхнул раненой головой и завыл.

Он видел белую рыхлую голень, теплый носок, кровь. И жутко было увидеть всю картину целиком.

Таня… Танечка… Его спасла швейная машинка: край потолочной плиты рухнул и застрял в тумбе. Сергей оказался в бетонном шалаше и не мог встать.

Разрушенный дом полнился голосами, среди которых не было главного…

– Женька! – закричал Сергей,