испытуемого не имела бы смысла. В случае же с Маргаритой мы имеем дело с лицом, которое всеми силами души желает увидеть любимого человека. И это лицо решило заложить свою душу дьяволу, чтобы вновь встретиться с Мастером. Почему же тогда такой любви, как мы сказали, нигде в мире не находится места?

Существует такое достаточно известное и очень интересное как по силе оригинальности мысли, так и по красоте изложения текста, но утопическое по своей главной идее сочинение Владимира Соловьева «Смысл любви». Этот философ видит во всякой любви силу, которая одна на свете может по-настоящему преодолеть наш эгоизм, чтобы мы могли признать во всей полноте за другим человеком его богоподобное достоинство. При этом задача мужчины и женщины, по его мнению, заключается в полном единении друг с другом, которое в конечном итоге должно привести их к взаимному слиянию. На это сочинение существует замечательная и не менее интересная критика другого философа – Евгения Трубецкого. Тот критикует философию Владимира Соловьева с нескольких сторон, и одна из них, естественно, религиозная. И вот здесь он пишет, что сама мысль о попытке связать образ Господа Иисуса Христа с любовью, пусть даже в самом чистом и возвышенном смысле, кажется кощунственной для всякого верующего человека [39]. Причем его мысль будет разделяема и всеми остальными верующими людьми. Так, другой русский философ – Василий Розанов – в своей книге «Люди лунного света» пишет, правда, уже не про любовь, но о том, что прямо с нею связано – с тем, что способствует размножению людей, – что в деле Боговоплощения не было участия противоположного пола, так как Христос был зачат девственным образом [40]. При этом, как известно, цель самого христианства состоит в единении с Богом [41]. В нем обязательно и необходимо все, чем живет христианин, начиная от чтения священных книг, молитв, духовного подвига, покаяния, участия в таинствах и хождения в храм и кончая проповедью благой вести, а также борьбой со злом, однако самое главное в нем – это именно Сам Христос – Богочеловеческая Личность. И когда человек это понимает, у него не возникают вопросы, вроде тех, засчитывается ли ему святое причастие, если он спит днем после Божественной Литургии, и будет ли его оберегать Ангел-хранитель, если он не прочтет полностью утреннее или вечернее правило (кстати, сразу вопрос: а кто этот Ангел-хранитель – человек ли, которого называют духом?). В таком смысле те заблуждающиеся люди, которые не видят смысла в исполнении обязанностей христианина и соблюдении церковных канонов и правил, глубоко правы, так как все это в отрыве от Христа теряет все свое должное значение. Ведь святые апостолы, когда последовали за Христом, не нарушали нравственные нормы, соблюдали Его заповеди и делали все, что Он им велел, очевидно, именно потому, что без этого они не могли следовать за Ним, но в этом же самого христианства, однако, они не видели, а они его видели в Самом Христе. Поэтому все, в чем они ни ошибались, было им простительно, с их стороны было непростительно лишь предать каким-либо образом своего Учителя, например, как люди, которые, взявшись за плуг, озираются назад. Человек, перешедший в христианство, не должен думать, забыл ли он выключить дома утюг или нет, а это должно иметь для него второстепенное значение. Все это мы говорим именно затем, чтобы показать, что мерилом всего, что только ни есть в нашем мире и что только ни приходит к нам на ум, в христианстве является только Христос и никто другой или тем более – ничто другое. Если, например, человек посвятил себя военной службе, или он богат, и при этом ему кажется, что это будто бы не совмещается с христианством, то он должен себе самому поставить на это вопрос правильно. Он должен спросить не: «Можно ли христианину воевать с врагами или быть ему богатым?», а: «Как бы на это посмотрел Христос?». Святой апостол Павел, следуя этому, можно сказать, правилу, так и задает в одном месте уже свой вопрос в этой же форме: «Какое согласие между Христом и Велиаром?» (2 Кор 6. 15). Так вот если сочетание любви с образом Христа нам кажется кощунственным, то означает ли это, что и сочетание с нею и самого христианства тоже не менее кощунственно? Безусловно, любовь не противна христианству и даже, напротив, является живым отражением Самого Творца. Но все же ее наличие в христианстве подобно наличию в нем же и художественного творчества. То тоже нисколько не противно христианству, и даже, напротив, большая часть писателей была именно христианами, и никто никогда не выступал против самой литературы, и, наоборот, все всегда были за нее. Но все-таки христианская жизнь на деле всегда показывала человеку, что полный отказ от чтения такой литературы способствует большему успеху на пути спасения своей души. И нет никаких сомнений в том, что, будь «Евгений Онегин» или «Мертвые души» во времена Христа, Тот эти книги никогда бы не читал, хотя и не запрещал бы никому этого делать, как не запрещал Он и вступать в браки, на праздновании одного из которых Спаситель претворил воду в вино (Ин 2. 1-11). В связи с этим-то и возникает неразрешимый вопрос, зачем вообще эта любовь и вместе с нею художественная литература существуют в человечестве. И это именно вопрос, а не тайна, так как под тайной в большинстве случаев подразумевается то, что касается потустороннего, то есть неизъяснимого мира, а любовь есть целиком, полностью здешнее явление, так как человек именно с нее начинает лично существовать.

Нет никаких сомнений в том, что вместе со всеобщим воскресением упразднится в человеке и всякое желание брачной жизни, поскольку тот станет подобен ангелам на небесах (Мф 22. 23-30, Лк 20. 27-36, Мк 12. 18-25; эти три места из Библии, между прочим, служат явным свидетельством, что духи – бесполые существа). Человек перейдет в тот мир, где не будет уже места земной любви, потому что человек тогда почувствует сам, что в ней уже не будет никакой необходимости. Там, как точно сказал Евгений Трубецкой, человек будет одинаково принадлежать всему и всем, и одинаково всеми обладать [42]. Человек, конечно, не забудет своей Евы и обязательно с нею встретится, особенно если по-настоящему ее любил, быв ей верен до конца своей жизни, но там она уже не будет для него тем, чем она была для него в этой жизни, потому что там его будет волновать уже совсем другое и там он