— А утонув? — уточнил Влад, сжимая пальцы крепче на задыхающемся горле.

— Через час выплюнет воду и восстанет, — торжественно ответил старик, едва ли не потирая руки в предвкушении. Его глаза радостно сияли от того, что Король слышит и прислушивается к нему. — Ты не понимаешь. Это магическая сущность, полная моей крови! Это не человек, это вещь! Прекрасная, волшебная, драгоценная! Дорогая! Дави ее! Убей ее!

Голос его превратился в отвратительное каркание, и Влад глубже заглянул в перепуганные, истекающие прозрачными слезами темные глаза девушки. Казалось, она была парализована одним фактом присутствия своего отца и утратила всякую волю к сопротивлению. Отец говорил, что она должна умереть — значит, так тому и быть. Анна даже не сопротивлялась, и потому Влад как следует встряхнул ее.

— Ну?! — вскричал он. — Теперь ты видишь, за кого просила?! — его пальцы разжались, и Анна, кашляя, согнулась пополам, словно ее сейчас вырвет.

Влад неспешно обернулся к Старому Ворону.

— Нет, — вызывающе дерзко ответил он, и эхо несколько раз в изумлении повторило это звучное слово, пробуя его на вкус. — Я выбираю живую женщину. Я не буду ее убивать. Я так хочу.

— Паскудный похотливый мерзавец! — прошипел Старый Ворон. — Ты должен был принести себя в жертву, а не наслаждаться счастьем!

— А! Так я не обманулся — тобой двигали вовсе не благородные порывы, а тщеславие. Все вы одинаковы, стоит лишь глубже заглянуть вам в сердца.

— Неважно, что двигало мной — ты должен!..

— Уйди прочь, — прогремел Король. На его плечах, отрастая, встопорщились черные досиня перья, — если не хочешь, чтоб твои последние три дня превратились в три кратких мига!

— Ты убьешь меня, — прокаркал Средний Ворон, встопорщив перья на загривке, так же, как Король распуская седые крылья, — но я заберу всю магию, что принадлежит мне! И ты станешь слаб! Твои враги тотчас вылезут из своих укрытий и разорвут тебя клочья!

— Это ничего, — рявкнул Влад. От взмаха его крыльев погасли вмиг все свечи, и во тьме зловеще горели лишь вороньи алые глаза и золотой венец на голове. — Я буду драться с каждым из них!

Страшным вороньим голосом, проникающим на тот свет, он прокричал, призывая Доорнов, своих Кровных Друзей. У кого, как не у Короля, их больше всего?

Зал тотчас наполнился страшными дымными тенями. Величайшие герои, поддерживающие корону, встали за спиной коронованного ворона, и величайшие негодяи и злодеи, принявшие смерть от королевских палачей за свои злодеяния, обнажили свое оружие, готовые творить зло во имя короны.

Тысячи голосов воронов наполнили зал.

Птицы, призванные Королем, летали над замком, сшибаясь с воронами, служащими Среднему Ворону. Негодяи, казненные Средним Вороном, выползали изо всех углов, верные слуги, давно почившие, но сохранившие верность господину, готовы были изорвать слуг Короля. И было их ничуть не меньше, чем королевских слуг.

— Я признаю магию своею! — каркнул старый ворон, безобразно разинув клюв — словно алую беззубую пасть. Паркетный блестящий пол расступился, на поверхность его выскочил сундучок, поблескивающий ровно отлитыми и отполированными боками. — Эта магия принадлежит Средним Воронам по крови, а не тебе, ничтожный Король!

— Я убью тебя, — прокаркал зловеще молодой Король, простирая черные сильные крылья. Его слуги словно по команде напали на слуг Среднего Ворона, зал наполнился звяканьем оружия и криками гибнущих людей. — Старый негодяй, злодей, упивающийся болью!

Двое Высших Воронов сшиблись страшно и люто, обхватили друг друга крыльями, задолбили железными клювами, хрипло и яростно крича, заливая все кругом настоящей живой кровью. Король был моложе и сильнее, и скоро стало ясно, что он удушит своего соперника лапой, наступив ему на горло и выклевывая глаза, лишая чести и возможности драться и защищать свою жизнь. Это было бы заслуженной карой, если б не одно «но»; Королева, о которой все позабыли.

Неловко подпрыгивая, оборачиваясь в птицу, она бежала к сундуку, размахивая отросшими черными крыльями. Навалилась на него грудью, подняла голову с золотым венцом, таким же точно, как у Короля, глянула недобрыми алыми глазами, останавливая первую в своей жизни благородную дуэль.

— Магия моя! — хрипло проорала она, выгнув воронью шею, топорща черные перья и сцапав сундук когтями. — Моя, дочери Среднего Ворона! Моя по крови! Я признаю власть над нею!

Слуги — герои и негодяи, — ее отца тотчас опустили оружие и прекратили наступать на королевских слуг. Вороны, рассевшись по деревьям, выжидающе смотрели на нее своими алыми злобными глазками, и Анна уверенней перехватила коготками сундук с магией.

— Это все мое! — зло прокричала она в лицо оторопевшему отцу, от неожиданности растерявшему вороньи перья и в страхе отпрянувшему от коронованной птицы. — Вы все мои! Я, Королева, Первая и Седьмая, лишаю тебя, старик, власти, мощи, магии! Твои Доорны подчинятся моей крови, а затем и короне! Я служу Королю, старик! Убирайся, пока я не велела растерзать тебя на миллион мелких воронят!

Едва пальцы Короля разжались и выпустили ее, едва смерть отступила, как Анна с первым же глотком воздуха словно протрезвела. Словно прозрела, увидев то, что раньше представлялось ей совсем в ином свете.

Ее отец, ее мудрый наставник, человек, которому она безгранично верила, вдруг явил свое настоящее лицо — гордеца, ослепленного тщеславием. Он хотел явить миру величайшее чудо — и он явил его. Собирая, отнимая у своих близких по кусочку, лишая их чего-то на свое усмотрение, он принес в жертву их — не себя! — и готов был даже убить, отнять последнее, что осталось у Анны — жизнь, — лишь бы показать миру, что у него все вышло.

Он задумал спасти мир от скверны, но сам взлелеял ее в своей душе слишком щедро…

Король не стал ее убивать; не захотел. Анна почувствовала это так же явно, как поцелуй на своей щеке. Когда он сжал ее горло, девушка не поняла, зачем он это делает, ведь ни единой мысли о том, что можно лишить ее жизни, не промелькнуло в его голове.

Он хотел посмотреть; он хотел загляну глубже в черную душу старого гордеца, изумиться глубине человеческого падения и ощутить тщеславие, которое жило какой-то своей непостижимой жизнь, которое замирало как простой человек и напрягалось, готовое выкрикнуть устами старика в нетерпении: «Сделай это! Убей!»

— Даже Король, которого ты называл исчадием ада и источником порока, — прорычала Анна, сверкая алыми, словно гранаты, вороньими глазками, — милосерднее тебя. Уйди, старик! Отныне ты не отец мне.

— Не раньше, — прогремел старик, вновь распуская крылья, грозно пригнув голову к полу и разевая кровавый клюв, — чем отниму у тебя мою магию! Ты останешься ни с чем, с нищим и беспомощным мужем, который не сможет дать тебе той праздной и сытой жизни, к которой ты так стремишься, развращенная девчонка!

— Я останусь с мужем, — дерзко ответила Анна. — Этого достаточно!