— Нет. Вместо того чтобы делать домашку, я поехала в магазин в Кахулуи и докупила то, что мне нужно для готовки, — она опускает руку в карман и достает из нее бумажку. — Вот чек.

Я смотрю на него. Ей удалось накупить кучу всего на 150 долларов. Как скромно. Я бы заказал кучу дерьма у Williams Sonoma и заплатил непомерную плату за доставку для удобства. Но тот факт, что она прекратила то, чем занималась, чтобы позаботиться обо мне…

Ну, наверное, не только обо мне. Она кормит нас обоих, но это считается, потому что я ем. И пахнет эффектно.

— Отдам наличкой, — обещаю я ей. — Не думал, что моя кухня будет такой непригодной. Мне жаль.

Черты ее лица смягчаются, и она пожимает плечами.

— Знаю. Сегодня ты моешь посуду. Когда закончу домашку, сможем приступить к… ну, ты понял.

— Хорошо.

— Спасибо за коврик для йоги. Я действительно с наслаждением провела утреннюю тренировку. Во сколько ты уехал?

— В шесть тридцать. Как обычно.

— Двенадцатичасовой рабочий день? — она хмурится так, словно ее это волнует.

Значит ли это, что ей не все равно?

— Одиннадцатичасовой. Сначала тренировка. Вообще, я немного раньше закончил, но возвращение домой к этим вкусностям того стоит. Что здесь? — я пытаюсь заглянуть в вок через пространство между нами.

— Не скажу. Сначала попробуй и скажи, нравится ли тебе. Я положила на веранде пару салфеток и столовое серебро. И немного вина. Через две минуты будет готово. Иди переодевайся.

— Какая властная!

— С тобой только так, — бросает она, ни на миг не задумавшись.

Я смеюсь, радуясь тому, что сегодня она отвечает мне не только коротко односложно.

Быстро переодевшись в шорты, выхожу из спальни и обнаруживаю, что она выносит на улицу две тарелки. Вечер теплый, приятный. Закат над сверкающей голубой водой наполняет небо оттенками розового, оранжевого и желтого. Я наливаю вино, а знойный ветерок касается моей кожи. Здесь так хорошо. Почему я раньше никогда не проводил время на террасе? Я не могу толком вспомнить причину. Просто… был занят.

Но я изменю это, чтобы наслаждаться каждым мгновением с Кили.

Она сидит рядом со мной, смотрит на воду и потягивает вино.

— Хорошо провел день?

— Скорее интересно. Бритта извиняется за то, что накричала на тебя. У нее сейчас сложный период в жизни.

Я смутно беспокоюсь о том, сделает ли Макайо предложение Бритте и как она ответит. Мысль о том, что мои родители разводятся, тоже меня раздражает. Я просто не могу беспокоиться еще о чем-то. Мне нужно сосредоточиться на том, чтобы подготовить Кили к отвлечению, которое Грифф не может себе позволить… и при этом выяснить, как изменить ее правило отсутствия секса.

— Возможно, я добился некоторого прогресса в том важном деле, о котором говорил тебе.

— Да-а?

Я закидываю в рот первый кусочек, и все мои вкусовые рецепторы тут же кричат о вечной любви. Тут овощей больше, чем я съел за последний месяц, но они все свежие и хрустящие. И на вкус, и на вид это потрясающе вкусно. Может, Кили и права — я слишком редко обедаю дома, а никакие рестораны такого мне не предложат.

— М-м, это великолепно.

Она горделиво улыбается.

— Теперь ты можешь говорить, что любишь тофу.

Я поперхнулся, пытаясь удержать еду во рту.

— Что за черт?

— Не думай. Просто жуй. И расскажи мне про сделку.

Мы еще немного разговариваем. Я наслаждаюсь вкусом, пока отвлекаюсь от мысли, что ем свернувшееся в творог соевое молоко. Я показываю Кили несколько фотографий поместья и рассказываю, что узнал о его владельцах.

— Мне кажется, панорамные снимки, масштабные вечеринки и стримы на YouTube — в корне неверная стратегия, — размышляю я вслух. — Это уникальное поместье, от одного только вида дух захватывает. Но не думаю, что стоит давить на размеры и величие, чтобы убедить покупателей. Скорее наоборот.

Она смотрит на фотографии в моем телефоне, а затем делает глоток вина.

— Точно. Это проигрышный вариант — выставлять напоказ поместье, прославлять его от имени двух слащавых наследников, которые даже при жизни матери не понимали ее решения жить там.

Вот оно. Кили выразила словами то, что подсказывали мне инстинкты.

— Поэтому сценарий, который я обычно использую для шейхов, европейских бизнес-магнатов, азиатских высокопоставленных лиц и членов королевской семьи, не тот, который стоит задействовать сейчас.

— Да, он не подойдет для двух скорбящих достойнейших брата и сестры, — она качает головой.

Я вызывающе смотрю на нее.

— А мне-то казалось, ты ничего не понимаешь в бизнесе.

— Не понимаю. Зато понимаю в людях. И, учитывая все, что ты сказал, эти двое хотят, чтобы все поскорее закончилось, причем желательно огромной суммой на их банковском счете. Готова поспорить, эти деньги будут вложены в бизнес, что-то в стиле «мы чтим семейное наследие».

В ее словах есть смысл. Мне стоило подумать об этом раньше. Я разбираюсь в бизнесе… но я никогда не думал, что разбираться в людях столь же важно. Я продаю дома. Я делаю деньги. Это не о людях.

Но, может, поэтому Грифф успешнее меня в продажах. Он хорошо читает людей. Смотрит, слушает, обращает внимание. Вот почему я никогда не мог понять, почему он совершенно не понял меня, когда ушел, не сказав ни слова. Почему он не понял, что я люблю его и никогда бы не предал его? Почему он подумал, что я способен на такой обман? Не то чтобы я не ублюдок. Ублюдок. Но если бы я хотел угробить отношения с близким человеком, я бы не бил в спину — я не трус. Я бы ударил по лицу.

— Ты права. Это многое объясняет. Мне нужно рассказать Робу и Бритте, — я беру в руки телефон.

— Сначала ужин. Нет ничего хуже остывшего гороха.

— И тофу, — ворчу я.

Она смеется. Искрящийся звук. При тусклом свете дня ее кожа сияет теплыми оттенками. Меня тянет к ней, словно я был в кромешной тьме, а сейчас лечу к свету.

— Окей, — я продолжаю есть, — Кстати, спасибо, что выслушала.

Она кивает.

— Так… если я собираюсь сводить твоего брата с ума, мне надо знать о нем больше.

Я тоже киваю. К делу. Я уважаю это, даже несмотря на мое желание выстраивать более личные отношения.

— Грифф ненавидит, когда его называют Гриффин. Он на три года младше меня, но очень на меня похож, почти как двойник. Но я куда симпатичнее, конечно, — я улыбаюсь.

— Не сомневаюсь, — она закатывает глаза. — Какой он?

Мое