на него глаза, забыв, что нужно проглотить еду. Петер тоже уставился на меня, поняв, что он проболтался.

От одного медиатор ощущения всегда одни и те же — но он перечислил три разных чувства. От трех разных медиаторов.

Мы застыли, глядя друг другу в глаза и не понимая, что сказать. Я не могла открыто признаться ему, что ночью видела девушку в подвале, а он точно ни за что не расскажет мне, что за медиатор был тут до меня и Эрики.

Затянувшееся молчание прервал сигнал «лексона». Мы с Петером синхронно посмотрели на запястья.

— Мне пора, — сказал Петер.

— А меня вызывают в желтую зону, — кивнула я и вылила в себя оставшийся кофе. — И не переживай. Ты никого не убил.

***

— Итак, — очень спокойно проговорила доктор Эйсуле, — вчера ты почувствовала головную боль настолько сильную, что рядовому Керефову пришлось нести тебя на руках, но никто не подумал сообщить об этом мне.

Олли выглядела особенно бледной. Я заметила, что руки у нее подрагивают. Очкастый парень, имя которого я никак не могла запомнить, старался держаться в стороне и не отсвечивать.

— Скажи, — улыбнулась мне Эйсуле, — ты нарочно саботируешь проект? Или у тебя просто не хватает ума понять, насколько важна эта работа?

Я больше не могла смотреть ей в лицо, поэтому уставилась на ее пальцы. Они были длинные, с коротко остриженными ногтями, и дочерна загорелые. На безымянном пальце я заметила едва различимый светлый след.

— Рядовой Керефов перестарался, — сказала я. — Все было не так плохо. Обещаю, больше этого не повторится.

— Не так плохо, — задумчиво протянула женщина. — Напомни, Реталин, когда ты успела получить специальность нейробиолога?

Я впилась ногтями в ладони. Это ради Коди, напомнила я себе. Ради Коди я могу потерпеть и не послать ее к черту прямо сейчас.

— В сканер, — скомандовала Эйсуле, не дождавшись от меня ответа.

Я полезла в сканер. Олли выдохнула и принялась крепить электроды к моей голове. Минуту спустя сверху опустилась крышка, отрезая меня от остального мира.

Некоторое время я ничего не слышала, потом раздался голос доктора Эйсуле — она негромко раздавала какие-то указания своим ассистентам. Хлопнула дверь, и я узнала шаги доктора Ланге. Снова воцарилась тишина.

— Не стойте над душой, — услышала я наконец раздраженный голос Эйсуле. — Сядьте и смотрите, если хотите.

Послышался звук отодвигаемого стула, и снова все стихло.

— Что это? — спросила вдруг Олли, когда я уже начала дремать. — Я такого еще не видела.

Сон как рукой сняло.

— А я видела, — вздохнула доктор Эйсуле. — Вылезай, Реталин.

Крышка начала подниматься, и я села в своем саркофаге, пытаясь разобрать бубнеж герра доктора.

— Хватит, — резко оборвала его Эйсуле. — Хватит ваших заигрываний с нейрогенезом. Вы видели таф-ритмы? Все, достаточно!

— Она сумела подключиться без стимулятора, мы на верном…

— Идите к черту! — рявкнула доктор Эйсуле, и я вздрогнула. — Реталин! Ты приросла к этому сканеру?

Я поспешила натянуть комбинезон и подойти к ней.

— Вы за это ответите, — зловеще пробормотал Ланге и вышел.

— Отвечу, отвечу. Ольга!

Олли вздрогнула.

— Долго ты будешь на меня смотреть?

Олли метнулась к шкафу у дальней стены, приложила запястье к считывающему устройству.

— Сядь, — раздраженно сказала мне Эйсуле, тонким пальцем указав на кресло с фиксаторами. — У тебя не мозг, а швейцарский сыр. Неудивительно, что ты не можешь запомнить и выполнить простейшие требования.

Это ради Коди, повторила я в сотый раз.

— У меня есть лекарство, но проблема в том, что оно не проходят гематоэнцефалический барьер. Хотя ты вряд ли знаешь, что это такое. Просто знай, что я введу антидот, — раскосые глаза доктора Эйсуле смотрели, казалось, прямо мне в душу, — напрямую в твой мозг. Будет немного больно.

Я сглотнула.

— А можно хотя бы под наркозом?

— Конечно, — ответила она с сарказмом. — Давай смешаем экспериментальной лекарство с наркозом, что может пойти не так? Заур, что ты стоишь как столб? Ждешь, пока явится Ланге с подкреплением?

Заур — вот, оказывается, как зовут очкарика — подошел ко мне и принялся закреплять фиксаторы. От ужаса меня почти парализовало, и я не сопротивлялась.

— Чертов придурок, — бормотала себе под нос доктор Эйсуле, — мясник, ему бы только конечности менять.

Очкастый парень положил руку на мой затылок и нагнул голову вперед. Теперь я видела только ноги: ярко-голубые кроссовки (очкарик, Заир или как его), резиновые шлепанцы с мультяшками (Олли) и тяжелые черные ботинки (доктор Сагитта Эйсуле). Я зажмурилась и вцепилась в подлокотники.

Не знаю, чего я ожидала. Наверное, что они возьмут огромную иглу и воткнут мне в темечко. Но я почувствовала прикосновение к шее, там, где уже была металлическая пластинка. Давление усилилось, стало и правда больно. Олли успокаивающе погладила меня по плечу.

Это ради Коди, сказала я одними губами.

Мне захотелось заплакать или даже скорее захныкать.

В затылке нарастало странное ощущение — будто через шею в голову поднимается густая холодная жидкость. Почему-то вдруг стало очень сложно сжимать кулаки и жмуриться. Мышцы расслабились, Олли поддержала меня, чтобы я не слишком заваливалась вперед. Мультяшки на ее шлепанцах расплылись.

— Готово, — произнесла доктор Эйсуле. — Положите ее куда-нибудь.

Я почувствовала, как очкастый парень (опять его имя вылетело у меня из головы) поднимает меня.

— Да не здесь! — прикрикнула доктор Эйсуле. — Возьми кресло, перевези ее в свободную палату, господи, с какими идиотами приходится работать.

Меня усадили обратно, очкастый вышел, шлепанцы Олли тоже пропали из поля зрения.

Мне было хорошо и спокойно.

— Реталин, ты меня слышишь? — спросила Эйсуле, заглядывая мне в лицо.

Я что-то промычала.

— В ближайшие два часа тебе лучше не двигаться. Лежи, можешь спать, но не вставай и не напрягайся. Это ты сможешь сделать?

— М-м-м, — согласилась я.

Доктор Эйсуле закатила глаза и вышла. Очкарик и Олли пересадили меня в кресло-каталку и куда-то повезли. Я плохо понимала, что происходит вокруг меня, все расплывалось. Вот я еду по коридору, вот я лежу, вот тень на потолке превращается в лису и начинает перебирать лапами…

Часа через два я наконец стала соображать более ясно, но, следуя полученным инструкциям, старалась не шевелиться. Во всем теле чувствовалась слабость, но странным образом это не пугало и не раздражало. Если бы еще Коди пришел меня навестить, подумала я, было бы совсем здорово.

Стоило этой мысли оформиться в моем сознании, как дверь открылась, и вошел Коди.

— Рета! — обрадовался он. — Мне сказали, что ты здесь, но не объяснили, что случилось.

— Привет, — я протянула к нему руки.

Слова давались тяжело, язык не слушался, и я как-то странно растягивала слова.