Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, согласись, звучит достаточно…
— Бредово, — кивнул я согласно, глядя в его внимательные, но слегка смеющиеся глаза. Правда, «смешинка» эта показалась мне какой-то наигранной, что ли… Глубже, за ней, угадывались серьёзность и даже напряжение. — Вот только, для меня, весь этот ваш мир выглядит не меньшим бредом. Вообще: не исключаю варианта, что лежу сейчас где-то в больнице под капельницей в коматозном состоянии, а всё это, все вы, всё окружающее, весь ваш мир, начиная с Призыва, мне мерещится. Особенно не исключаю, после вчерашнего вечера… Но, что это меняет? Проснуться-то всё равно не могу. А значит: «материя — это объективная реальность, данная нам в ощущениях», как писал Великий Ленин в своём труде «Материализм и эмпириокритицизм».
— Умничаем? — снова потёр переносицу Ректор. Я же опустил голову обратно на руки. Почему-то стало неприятно «давить» виски. Наверное, сказывались вчерашний вечер и бессонная ночь…
— Пожалуй, — ответил я, глядя из-под бровей на своего собеседника, который снова смотрел на меня.
— А я ведь серьёзно, — сказал он. — Город в большой опасности, пока ты здесь. Подумай о тех тысячах людей, которые станут «случайными жертвами». Тех, которые погибнут из-за тебя и твоего эгоизма…
В этот момент, мою измученную голову дернул очередной, не помню уже, который по счёту за последние сутки, «флешбэк». Хоть и яркий, сильный, но всё равно, словно песком припорошенный. Как, впрочем, и всё моё нынешнее сознание.
Лицо демона в поварском фартуке с большущим ножом в одной руке, со свежей маленькой человеческой печенью в другой руке, который оборачивается ко мне от разделочного стола, на котором… не хочется даже описывать, что именно там находится. Тем более, не хочется это видеть…
А «флешбэк» чем противен — тем, что не только «картинку» выкидывает. Нет! Эта дрянь ещё и обонятельные, тактильные, даже вкусовые ощущения, соответствовавшие моменту выдаёт…
Я, привычно уже… хотя, какое может быть «привычно»? К «флешбэкам» невозможно привыкнуть. Так что, судорожно схватился за голову, с силой сдавливая её в районе висков. Зажмурился и сжал зубы, пережидая. Стараясь как-то переключиться, абстрагироваться, изгнать этот мерзостный запах супа, вперемешку с запахом жаркого… из человечины. А что ещё я мог сделать? Только переждать…
Вскоре, отпустило. Хорошо ещё, что не та интенсивность у них нынче. Не такая, как временами бывает, когда перестаёшь помнить, понимать и различать. Когда тело начинает действовать так, как действовало бы там, в той обстановке, которую так подробно и заботливо достаёт из памяти «флешбэк». Ветераны, говорят, в такие моменты за оружие хватаются, стрелять начинают, если есть из чего… ножами орудовать.
Я поднял голову и посмотрел на Ректора, интенсивно растирая виски обеими руками.
— Извините, о чем это мы? — спросил я его.
— О «побочных жертвах», — поморщившись, как от боли, ответил он. И тоже почему-то потёр виски. А потом снова помассировал переносицу. — Пока ты в городе — Авалон всё время под риском уничтожения.
— Вы утрируете, — ответно поморщился я.
— А, если нет?
— А плевать, — стал серьёзен я. — Вы принимаете меня обратно, в действительные студенты? Действующие? Или мне уже начинать поиск рычагов давления на вас и Гильдию Магов?
— Каких ещё рычагов? Зачем?
— Таких, которые заставят вас принять меня. Сомневаетесь в моих возможностях их найти?
— Нет, не сомневаюсь, — опять поморщился он. — Это твоё твёрдое решение?
— Да. Я так хочу, я так решил. И я добьюсь выполнения этого решения, чего бы оно вам не стоило
— «Вам»? — удивился он. — Говорят ведь, насколько я помню «чего бы мне это не стоило».
— А я говорю: чего бы ВАМ это не стоило, — мрачно подтвердил, что он не ослышался и всё понял правильно.
— Ладно, — поморщился Ректор. — Не хочу проверять, насколько далеко ты готов зайти. Ты принят. С завтрашнего дня твой «академ» заканчивается. А до сессии месяц. Не сдашь экзамены — вылетишь. Без возврата внесённых за учёбу средств. Можешь идти, — ещё раз поморщился и потёр виски он. Потом ещё и переносицу помассировал.
Я кивнул ему.
— Спасибо, — произнёс в слух. Потом встал со стула и покинул такой уютный и удобный кабинет, какого у меня никогда не было, а теперь уж, наверное, и не будет никогда. Дел было не в проворот…
Глава 19
В просторном, богато обставленном рабочем кабинете, главной, сразу же бросающейся в глаза частью которого, являлся здоровенный письменный стол, выточенный из единой цельной части ствола дерева, которое, при жизни, должно было представлять из себя настоящий исполин, находились двое.
Первый человек восседал, иное слово не подберёшь, на высоком, троноподобном кресле за этим столом. Этот человек… а человек ли? Не может человек сидеть настолько прямо и неподвижно. Не свойственно это людям. Неестественно. Да и та подавляющая аура превосходства, даже величия, что его окружала…
— Что скажешь? — прозвучал вопрос этого человека. Или, что точнее будет — со стороны этого человека, сидящего на красиво изукрашенном резьбой, блестящем лаком и позолотой массивном кресле, ведь лицо его скрывала золотая маска. И из-за этой маски не было видно вообще ничего, даже глаз — их закрывали пугающе тёмные стекла, создающие впечатление клубящейся в глазницах безлунной ночи. И, в момент, когда эти слова появлялись в комнате, маска оставалась неподвижной, так что создавалось полное ощущение того, что Голос существовал отдельно от облачённой в дорогие яркие ткани, украшенные драгоценными камнями и золотом, мощной фигурой сидящего человека. Голос этот звучал ровно, властно и безэмоционально.
На поверхности массивного рабочего стола аккуратно и практически незаметно на фоне его монструозности и величия сидящего за ним человека, лежала небольшая, легкая, полная изящества корона, изготовленная по всем канонам геральдики. Императорская.
— Скажу: он остаётся в городе и твёрдо намерен продолжать учёбу, — ответил человеку в золотой маске сидящий напротив него, через стол, на не менее красивом, но куда менее массивном, чем кресло хозяина кабинета, стуле с высокой спинкой мужчина. — Я не смог его… убедить.
— Не смог? Ты? По какой причине? — задал новый вопрос человек в золотой маске. Правда, понять, что это именно вопрос, было достаточно сложно — слишком ровно звучал голос, не выражая каких-либо эмоций. Ровно и, даже механично. Словно, не человек говорил, а машина… хотя, чего ещё ожидать от «Голема»?
— По причине того, что лезть в голову психически больного человека станет только мазохист или не менее больной человек, — ответил мужчина, сидящий на стуле. При этом, в голосе его прозвучало не до конца скрытое раздражение, а руки поднялись к вискам и потёрли их.
— Но ты пытался? — прозвучал