– Ты куда? – спросила Клер.

– В больницу Отель-Дьё, в отделение судмедэкспертизы, к своей дочери и ее матери.

– Твоя бывшая жена написала заявление, даже не поговорив с тобой. Тебе не кажется, что она пользуется этой историей, чтобы нам навредить?

– Нет, она никогда не стала бы использовать для этого дочь. Она боялась, понимаешь, боялась, что под твоим давлением я отговорю ее идти в комиссариат.

– Ты ведь скажешь ей, чтобы она забрала заявление, правда? – попросила она, вся дрожа. – Этому должно быть какое-то объяснение.

– Какое объяснение? Твой сын изнасиловал мою дочь. Ты понимаешь, что это означает?

– Мы ничего пока не знаем.

Он замер:

– Ты считаешь, что моя дочь лжет? Что она все это выдумала? А с какой целью?

– Я этого не говорила, но я и правда не верю, что мой сын способен на такое.

– У насилия не всегда есть рациональное объяснение, я об этом кое-что знаю.

– Нужно, чтобы наши дети объяснились с нами.

– Это значит: нужно забрать заявление?

– Послушай, ты не можешь так поступить со мной. Если заявлению дать ход, Алекс не сможет продолжать учебу в Стэнфорде, он все потеряет. Он очень уязвим, я прошу тебя, не разрушай все, что он с таким трудом восстанавливал после попытки самоубийства.

– Значит, тебя только это интересует? Карьера твоего сына? Ты хоть на секунду задумалась о страданиях моей дочери? О том ужасе, который она пережила? Ты вообще понимаешь, что говоришь?

– Прости, я готова поверить, что произошло нечто серьезное, но умоляю тебя, не действуй сгоряча, иначе ты рискуешь все погубить из-за одного звонка бывшей жены.

– Я тебе толкую о моей дочери… Я говорил с ней по телефону, она совершенно подавлена, двух слов связать не может, он растоптал ее. Ты можешь это понять?

Повисло долгое молчание, потом Клер заговорила снова:

– Наверняка ее что-то оскорбило или шокировало, но ее мать могла преувеличить серьезность произошедшего и заставила ее написать заявление, чтобы сделать мне больно.

– Мать Милы никогда не стала бы писать заявление, если бы не была уверена в том, что все это правда. Слушай, ты так и не поняла? В ультрарелигиозной среде, если девушку изнасиловали, от нее все отрекаются. Короче говоря, я даже удивился, узнав, что мать пошла вместе с ней в полицию, чтобы подать заявление. Ты не представляешь себе, чего ей это стоило…

Он проговорил эти слова срывающимся голосом, как будто у него внутри разверзлась пропасть. Клер подошла к нему, он держался холодно, отчужденно и оттолкнул ее. Она оправдывалась, говорила, что ни в чем не виновата и у него нет причин отдаляться от нее.

– Я приеду забрать вещи, когда тебя не будет дома.

– Мы больше не будем вместе жить?

– Идет следствие, и нам с тобой лучше не видеться.

Это был худший момент в их жизни, и они это знали. Они опустились ниже некуда, достигли дна. Они еще могли подняться на поверхность, но, скорее всего, не пытались бы спастись, не барахтались бы изо всех сил, а только захлебывались бы, всплывали, чтобы вдохнуть, и снова погружались и под конец неподвижно качались бы на волнах – синие распухшие утопленники. Они начинали понимать разницу между испытанием и трагедией: первое вполне терпимо, вторая же производит огромные внутренние разрушения, она не дает шанса что-то исправить и оставляет после себя только долгую, бесконечную тоску. Адам взял мотошлем и рюкзак и ушел. Клер смотрела ему вслед, сознавая, что обвинение, выдвинутое против сына, обернется и против нее самой.

Назначенный адвокат, мэтр Артюр Селерье, приехал спустя несколько часов. Александра вывели из камеры, чтобы они могли поговорить. Еще недавно мэтр был секретарем конференции адвокатов при адвокатской коллегии – одним из двенадцати способных молодых юристов, избираемых каждый год своими коллегами для ведения срочной защиты по уголовным делам. Лет тридцати, среднего роста, темноволосый, с зеленовато-карими глазами, он трудился в большом адвокатском бюро, специализировавшемся на уголовном праве. Густая кудрявая шевелюра придавала облику мэтра нечто мальчишеское, однако живой и пронзительный взгляд говорил о выдержке и рассудительности. Адвокат протянул Александру руку и представился: «Мэтр Селерье». Дал свою карточку. Он держался собранно, спокойно, говорил наставительно, а Александр, наоборот, был напряжен и взвинчен.

– Я не могу больше здесь оставаться, я ничего не сделал и хочу домой.

– Давай перейдем на «ты», если ты не против.

Александр кивнул. Адвокат сел напротив него, вытащил папку с листками, на которых стал делать пометки. Александр сразу почувствовал себя свободно с этим человеком, который был немногим старше его, но в нем чувствовались уверенность в себе и спокойствие, и это впечатляло. Он полностью зависел от него, хотя ничего о нем не знал, и в этом незнакомце заключался его единственный шанс выйти отсюда, только он один связывал его с внешним миром. Александр расплакался.

– У тебя стресс, это нормально, – сказал адвокат, по-дружески положив руку ему на плечо. – Не волнуйся, я сделаю все возможное, чтобы вытащить тебя отсюда, все будет хорошо.

– Это кошмар, я не понимаю, что произошло!

– Ладно. Прежде всего, мне нужно, чтобы ты быстренько рассказал о себе.

– Я учусь в Стэнфорде, мне двадцать один год, мне очень нужно вернуться в Соединенные Штаты, иначе я пропущу занятия.

– Всему свое время… Ты знаешь, в чем тебя обвиняют?

– Они говорят, что я изнасиловал девушку.

При этих словах он вытер глаза рукавом свитера. Мэтр Селерье дал ему бумажный платок.

– И это правда? Ты изнасиловал эту девушку?

– Нет, конечно нет.

– Тогда объясни, что случилось…

– Ничего. Ничего не случилось, я представления не имею, о чем они говорят.

– Послушай, я сейчас объясню тебе, как все обычно происходит. Девушка подает заявление, ее несколько раз опрашивают, потом отправляют в судебно-медицинское учреждение и берут анализы. Проверяют, был ли контакт, ищут следы спермы, делают анализ ДНК, и когда у них появляются вещественные доказательства, сомнения, подозрения, они производят задержание, так что ты здесь не случайно, видимо, были основания поверить жалобщице. А теперь расскажи-ка мне, был ли ты недавно с девушкой, и дело пойдет быстрее.

– Вчера вечером я пошел на вечеринку с дочерью друга моей матери, ей восемнадцать лет. Наши родители настояли, чтобы мы пошли туда вместе. Вечеринка проходила более-менее спокойно. В какой-то момент она предложила выйти на воздух. На улице я купил косячок, и мы отправились в одно укромное место, чтобы там его выкурить, потому что она боялась полицейских. Мы стали целоваться, ласкать друг друга, она мне отсосала, вот и все.