Молодой человек прочел и подписал свои показания. У полицейских больше не осталось вопросов.

Мэтр Лансель был одним из признанных гениев защиты, и число выигранных им процессов могло сравниться разве что с количеством посвященных ему публикаций в прессе. Его офис располагался на Вандомской площади. По периметру комнаты стояли старинные книжные шкафы, плотно заставленные книгами по юриспруденции, на белых стенах висели живописные полотна внушительных размеров. Клер и Жан, взвинченные настолько, что уже не могли себя контролировать, сидели напротив письменного стола и с нетерпением ждали, когда адвокат закончит телефонный разговор. Наконец мэтр Лансель занялся ими и попросил «максимально детально» изложить факты. Они рассказали все, что знали.

– У вашего сына прежде случались эпизоды, связанные с насилием? Бывали личные проблемы?

– Нет.

– У него есть подружка?

– Нет, насколько нам известно.

– Он принимает наркотики?

– Нет.

– Эта история – спланированная провокация, – резко произнес Фарель.

– Он говорит, что ни в чем не виноват, да и зачем ему лгать, я не понимаю, – добавила Клер.

– Человек может лгать, потому что ему стыдно или страшно. Потому что ему тяжко осознавать свои проступки. Это слова Альбера Но, знаменитого адвоката в суде присяжных. Любой человек, что бы он ни совершил, имеет право на защиту. Что касается жалобщицы, то это не ее процесс, и она не наш противник. Все, чего мы хотим, – это избавить от тюрьмы вашего сына.

Завибрировал телефон Фареля, тот достал его и взглянул на экран. Китри прислала смс: она написала, что скучает по нему. Ей пришлось спешно уехать из-за семейных проблем. Она очень сожалеет. Она думает о нем и хочет его прямо сейчас. Он спрятал телефон:

– Что ему грозит?

– Теоретически от пятнадцати до двадцати лет при наличии отягчающих обстоятельств, но скажем прямо, процессы об изнасиловании крайне редко доходят до суда присяжных. Не хочу показаться излишне оптимистичным, но риск минимален: в худшем случае дело будет переквалифицировано на сексуальную агрессию и рассмотрено в исправительном суде, где не занимаются тяжкими преступлениями. Но об этом поговорим позже, для начала мне нужно с ним встретиться.

Он поднялся, пожал руку Клер:

– Буду держать вас в курсе всех новостей.

– Ни слова не должно просочиться за пределы этих стен, я рассчитываю на вас, – добавил Фарель.

Повисло многозначительное молчание, затем мэтр Лансель заявил, что хранить профессиональную тайну – это его долг.

Как только они вышли от адвоката, Жан удалил сообщение Китри. И еще некоторое время смотрел на иконку «корзины» – крошечный мусорный бачок.

Клер и Жана, в свою очередь, тоже опросили в уголовной полиции. Они сообщили то, что им было известно, представив характер сына в самом выгодном свете. Жан несколько раз с нажимом повторил, что не следует поднимать шум вокруг этого дела. Он даже выдвинул версию «заговора».

– Что будет с моим сыном? – спросил Жан у женщины, руководившей следствием.

– Все зависит от того, что он сделал.

– Совершенно очевидно, что он ничего не сделал. Он учится в Стэнфорде, и вы полагаете, что такой юноша, как он, может совершить нечто подобное? Ведь поскольку он живет в Соединенных Штатах, он больше других осведомлен в этих вопросах, там с сексуальной агрессией не шутят.

– Знаете, месье, мы тут всякое повидали.

– Но он ничего не сделал, уверяю вас. Все, о чем я вас прошу, – сохранить это дело в тайне.

– Мы так и поступим.

Однако уже через несколько часов, как он и опасался, информация попала в СМИ. Ее распространило агентство Франс Пресс, снабдив заголовком:

Кто передал информацию прессе?

– Утечка могла случиться по чьей угодно вине, – объяснил мэтр Лансель Фарелю, когда тот ему позвонил. – Не исключено, что заявительница с кем-то поделилась, или это сделал кто-то из прокуратуры, из следствия, но я думаю, что сама предполагаемая жертва прежде всего заинтересована в том, чтобы об этом стало всем известно. В случае переговоров о сделке это дополнительная возможность оказать на вас давление.

Мэтр Селерье в ответ на публикацию Франс Пресс написал:

На телефоны Клер и Жана потоками приходили сообщения, в основном от журналистов, желавших проверить информацию и получить комментарии. Всю жизнь, год за годом, Жан держал в строжайшей тайне свои связи и отношения и никогда не откликался на просьбы особенно навязчивых фанатов. Обвинение, выдвинутое против Александра, задевало рикошетом и его. Его имя и репутацию изваляли в грязи. Он всегда боялся, что заявление об изнасиловании подадут на него, но никак не на сына. Сам он – публичная фигура, человек узнаваемый, тогда как его сын – обычный студент, и с женщинами у него были нормальные отношения.

На Клер в твиттере сыпались оскорбления. Ее высказывания в радиопередаче о насилии в Кёльне никак не вязались с фактом задержания ее сына за изнасилование.

Жан посоветовал ей не читать комментарии и не поддаваться эмоциям.

– Чего они от нас хотят? Чтобы мы собрали пресс-конференцию и обвинили нашего сына просто так, без всяких доказательств, не выслушав его самого?

– Поверь мне, все утрясется, и очень скоро. Думаю, у них ничего на него нет. Вероятно, она убедила его в том, что на все согласна, приставала к нему, а потом пожалела о случившемся, тем более если она правоверная иудейка, или же это месть, и она в конце концов расколется. Обычная пошлая история.

– Не знаю, что у них там произошло на самом деле, но в одном я уверена: он ее не насиловал, он достаточно привлекательная личность, чтобы соблазнить девушку, не применяя силы.

Жан с ней согласился.

– А если ему начнут угрожать и он в чем-нибудь признается? У нас ведь нет возможности поговорить с ним, узнать, что он им сказал.