– Он ничего не скажет, Клер, он не сделал ничего плохого.

Жан застучал по клавишам телефона. Это продолжалось несколько минут.

– А вдруг он ее и правда изнасиловал? – вдруг обронила Клер.

– Ты соображаешь, что говоришь?! – возмутился он и, не дав ей времени возразить, отрезал: – Это невозможно.

– Но давай на секунду представим себе, что это так…

– Клер, если он совершил преступление и признается в нем, он попадет в тюрьму. В данном случае никаких поблажек не предусмотрено, а потому об этом даже речи быть не может… Ты не знаешь, что такое тюрьма. А я знаю, потому что мой отец просидел там три года и я немало времени провел в комнатах для свиданий – в том возрасте, когда дети обычно лепят куличики в песочнице. Если он попадет туда хотя бы на день, это его сломает.

Едва ли не впервые Жан упомянул своего отца-уголовника, неоднократно попадавшего в тюрьму, вечно отсутствовавшего, о котором он почти ничего не знал. Что же касается Клер, то она могла лишь приблизительно вообразить, что такое тюрьма, она читала Фуко[25] и по его труду составила представление о системе уголовного наказания, а сейчас все это стало для нее реальностью: ее сыну грозило заключение. Она представила себе Александра в тюремной камере, у нее подкосились ноги, и она уткнулась в грудь Жана:

– Сделай все, что можешь, чтобы он оттуда вышел.

Он ласково положил ладонь ей на затылок. Она может на него рассчитывать. Это будет война. Он хочет только одного: спасти сына и помочь ему вернуться на учебу в Калифорнию. Избавить его от тюрьмы и позора, от того, чего он боялся больше всего, – от потери социального статуса.

Александр Фарель провел первую ночь в камере: он был испуган тем, как складываются обстоятельства, и очень мало спал, ему казалось, что все его бросили, что он уже ни в чем не уверен, и на следующее утро проснулся измученный, с блуждающим взглядом и отросшей щетиной, совершенно обессилев и не соображая, где он и что с ним. Он вывалил на пол еду, которую ему принесли, крича, что скорее умрет, чем сядет в тюрьму: он не сможет приспособиться. Ему сообщили, что между ним и Милой Визман проведут очную ставку. Он впервые ее увидит после вечеринки. Адвокат предупредил его: это будет непросто, но он не должен реагировать на ее поведение. Он вошел в большую комнату. На Миле была длинная черная юбка и темно-серый свитер с высоким воротником. Черные волосы обрамляли мертвенно-бледное лицо. Их посадили в разных концах комнаты, лицом к полицейским, и те начали задавать им вопросы.

– Мадемуазель Визман, вы узнаете в этом человеке того, кто напал на вас?

Мила бросила короткий взгляд на Александра и кивнула.

– Не могли бы вы сказать, в чем вы обвиняете этого человека?

– Он изнасиловал меня в помещении для мусорных баков.

На сей раз она не посмотрела на него, а уставилась на свои ноги, сгорбилась и спрятала кисти рук в рукавах свитера.

– Вы встретились впервые?

Она чуть приподняла голову:

– Нет, я его уже один раз видела, он сын подруги моего отца.

– Вы уже слышали заявления подозреваемого. Желаете что-нибудь сказать по этому поводу?

– Все было совсем не так. Это правда, я согласилась пойти вместе с ним в то помещение и покурить, но остальное неправда. Он заставил меня сделать то, чего я совсем не хотела!

Мила Визман задрожала, ей стало трудно говорить, глаза наполнились слезами.

– Что именно сделать? Минет?

Ее правую ногу свело судорогой.

– Да, он заставил меня это делать, держа за волосы, а потом засунул в меня пальцы, я не хотела, это было ужасно, но он продолжал.

– Вы кричали? Вы его отталкивали?

– Я была парализована… боялась, что он меня убьет, он сказал, что у него в кармане нож.

Александр Фарель казался невозмутимым. Он сидел неподвижно, словно одеревенел.

– Месье Фарель, вы слышали заявления мадемуазель Визман. Можете что-то на это ответить?

– Все происходило абсолютно не так.

– То есть…

– Я ее не насиловал. Кстати, она сама сказала, мы были знакомы, вместе пошли в гости, она мне отсосала в той пристройке, она сама хотела туда пойти, потому что боялась курить на улице, и мы очень быстро перепихнулись. Как только вышли наружу, я сказал, что это обряд посвящения, она обиделась и теперь мне мстит, вот и все. – Он повернулся к ней и добавил: – Черт! Перестань поливать меня дерьмом! Хватит этой фигни, безумие какое-то!

Она закрыла лицо руками и прокричала:

– Прошу вас! Скажите ему, чтобы он на меня не смотрел! Я не хочу, чтобы он на меня смотрел!

Теперь Мила уже всхлипывала. Полицейский попросил Александра не смотреть в ее сторону.

– Она была согласна, а насилия я терпеть не могу.

Опустив глаза, Мила смотрела на свои ноги, волосы закрывали ее лицо, пряча испуганный взгляд.

– Он меня изнасиловал, у него был нож, я клянусь, это правда. Зачем мне врать?

– Я ей сказал, что у меня есть нож, потому что она боялась за свою безопасность, этот район Парижа неспокойный. Я всегда беру с собой нож с тех пор, как случились теракты.

– По-вашему, что значит «изнасилование»? – спросил Александра один из полицейских.

– Изнасилование – это когда мужчина заставляет женщину вступить в сношение, которого она не хочет. Но это совершенно не мой случай!

– Вы испытывали острое сексуальное возбуждение?

– Я не животное, если вы на это намекаете. Я умею себя контролировать.

– Месье Фарель, вы слышали слова мадемуазель Визман. Зачем ей врать? С чего бы ей быть в таком шоке? Что она может выиграть от всей этой истории?

Александр посмотрел на Милу:

– Не знаю.

– Зачем ей было идти в полицию и подавать заявление? Зачем соглашаться на все эти допросы?

– Хочет оказаться в центре внимания, такое часто случается, когда у человека скучная жизнь… Помните, некоторое время назад одна девушка заявила, что ее изнасиловали в поезде скоростного метро? У нее еще были короткие волосы и свастики, нарисованные на животе… Она все выдумала, чтобы привлечь интерес прессы. Когда случился теракт в «Батаклане», некоторые тоже говорили, что стали жертвами террористов, но это была ложь…

– Нет! Я не вру! Я говорю правду! Почему вы мне не верите? Зачем мне врать? Он это сделал!

По щекам Милы текли слезы. Один из полицейских протянул ей платок. Потом обратился к Александру: