Ферязи были разделены на три разряда: в золотых полагалось выходить на празднования Нового лета (1 сентября), Рождества Христова, на Богоявление, Благовещение, Светлое Христово Воскресение, Вознесение и Троицу; в бархатных выходили на празднование Рождества Пресвятой Богородицы, в день Воздвижения Честного креста, в день Пресвятой Богородицы Казанской, на Сретенье Господне и на некоторые другие торжества; в объяринных ферязях отмечали праздники Сергия Чудотворца, Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Трех Святителей и прочая.

А какое разнообразие шуб! Большей частью турские и русские, на меху заячьем, песцовом, лисьем, куньем, собольем, бобровом и горностаевом, крытые разноцветными сукнами, камкой, атласом, бархатом и парчой. Русские шубы походили на охабень, только были они с отложным меховым воротником, застегивались пуговицами или завязывались длинными витыми шнурами с кистями. Турские (турецкие) шубы кроем напоминали русские, но рукава у них были широкими и доходили до середины длани; иногда были и двойные рукава: одни собственно для рук, оканчивающиеся выше локтя, а другие очень длинные, висевшие сзади и служившие только для украшения.

У простого народа и шубы были победнее – овчинные и нагольные (тулупы), которые в ненастную погоду надевались шерстью наружу. А еще в толпе мелькали расшитые серебряной и золотой нитями зипуны, выглядывающие из-под распахнутых турских кафтанов (для форсу), опашни, кожухи, бугаи, портища, тентени, чюги армячные…

Зипуны праздничные могли позволить себе только родовитые дворяне. Их подбивали мехом, они шились со стоячим ожерельем[74] (козырем), обхватывающим всю шею и украшенным жемчугом и драгоценными камнями.

Особенно красивы были женские зимние опашни, подбитые легким мехом, – с частыми пуговицами, украшенные по краям шелковым или золотым шитьем. Пуговицы ставились золотые или серебряные и могли быть величиной с грецкий орех. Сзади находился меховой капюшон, висевший до середины спины, а еще женщины, одетые в опашень, носили круглое накладное ожерелье из соболиных или бобровых меховых спинок.

Степенные, пожилые горожане обычно одевались в теплое платье, которое не только согревало, но и служило отличительным признаком их общественного положения. А молодежь, у которой кровь была горячей, носила более легкую одежду, несмотря на морозец. Особенно те удальцы, которые затевали кулачные бои. Это была знатная потеха!

Кулачные бои обычно проводились по праздникам, с Рождества до Троицы, а местами и до Петрова дня, но самый разгул боев начинался на Масленицу. Дрались улица на улицу, деревня на деревню, слобода на слободу. Летом кулачный бой обычно проходил на площадях, зимой – на замерзших реках и озерах. В боях участвовал и простой народ, и торговый люд.

Бои считались пережитком прошлого, так как в старину они были ратным состязаниям в честь Перуна, поэтому считались богомерзким языческим обрядом. В 1274 году митрополит Кирилл, собрав во Владимире собор, среди других правил постановил отлучать от церкви участвующих в кулачных боях, а убитых не отпевать. Но князь, хоть и не поощрял эту потеху, но и не запрещал. И кулачные бои продолжались, в особенности зимой, на льду Москвы-реки, где можно было размахнуться во всю ширь удалой русской души…

Солнце все еще висело низко над горизонтом, когда в Кремле ударил колокол, затем отворились Тимофеевские ворота, из которых в свое время выезжал Дмитрий Донской на Куликовскую битву, и появилось удивительное, пестрое шествие. Впрочем, удивительным оно могло быть разве что для иноземных гостей. Москвичи давно привыкли к таким пышным выездам. Это великий князь Московский и Владимирский Иван Васильевич отправлялся на очередную охоту, к чему имел большое пристрастие.

Церемониал выезда на княжескую охоту всегда отличался особой торжественностью. И в этот день Великий князь не изменил давно заведенному ритуалу. Впереди всей процессии шли музыканты, которые играли на различных рожках и били в тулумбасы – маленькие литавры. Вслед им двигался «постельный возок» в сопровождении постельничего и сотни «младших» дворян. Они ехали по трое в ряд на жеребцах во всякой ратной сбруе. За ними следовала сотня конных воинов, телохранителей князя Ивана, по пять человек в ряд в парадном одеянии. Далее служители Конюшего пути[75] вели двадцать заводных лошадей в богатой сбруе с позолоченными и серебряными цепями и седлами, покрытыми золочеными покровцами и ковриками. И, наконец, на превосходном персидском аргамаке ехал сам Великий князь в сопровождении бояр, стольников[76], стряпчих[77] и именитых дворян[78] московских. Они следовали по три человека в ряд на особых лошадях, специально обученных для охотничьей забавы.

Парадное конское убранство для княжеской охоты изготавливали мастера Конюшего пути. В его создании участвовали выдающиеся мастера: седельники, шорники, кузнецы, которые ковали подковы и стремена, и умельцы серебряных дел, изготавливающие серебряные украшения.

Седла-арчаки на конях охотников с невысокими луками и пристегнутыми к остову подушками, наполненными лебяжьим пухом, были удобны, легки и как нельзя лучше подходили для охоты. Они не прилегали полностью к крупу коня, а опирались на него лишь «известями» – выступающими досками, оклеенными снизу тисненой берестой. Арчаки были обтянуты бархатом вишневого цвета, крыльца и тебеньки расшиты серебряным шнуром, а луки седла оклеили «ящером» – кожей осетровых рыб или морского ската.