—Это плохой специалист, Борис. Я к нему не пойду.

—Почему это — плохой? Он самый дорогой в городе!

—Потому что хороший посоветовал бы прийти к нему тебе самому. Или парой.

—Со мной всё в порядке, мне не нужен психоаналитик. Он нужен тебе.

—Спасибо, но нет.

—Это глупо. Многие женщины твоего круга посещают психоаналитика…

Мысленно выключаю звук. Смотрю, как двигаются его губы. Как я могла когда-то влюбиться в этого человека? Я не понимаю. Я не могу вспомнить, во что именно я была влюблена. Может, и не была? Внутри меня лёд и отвращение. И ещё раздражение. И страх. Страх — старый рефлекс. Чего именно я боюсь? Не знаю. Это подсознательное. Раньше боялась его разочаровать и услышать резкие слова. Теперь явно чего-то другого.

—Мы поехали, будем часа через три.

Тренировки по хоккею перенесены теперь на вечер. Потому что партнёры Бориса перевели своих детей в вечернюю группу.

Выхожу проводить Илюшку. Присаживаюсь, помогая ему зашнуровать кроссовки.

—Я в твоём возрасте уже умел завязывать шнурки,— строго смотрит на нас Борис.

—Мамочка,— шепчет сын.— Я не хочу ехать.

Обессиленно обнимаю его.

Надо завтра купить ему кроссовочки на липучках, а эти, купленные Борисом, отдать куда-нибудь нуждающимся.

—Борис,— поднимаюсь на ноги.— Нашему сыну не нравится хоккей. Нам нужно сменить спортивное направление.

Поджимает недовольно губы.

—Илья.

Илюшка поднимает виноватый взгляд.

—Ты не хочешь ездить со мной на хоккей?

—Зачем ты на него давишь?

—Пусть скажет.

—Хочу…— испуганно сдаётся сын.

—Тогда не вижу проблемы.

—Я вижу!

—Да?— коснувшись гарнитуры, тут же меняет тон на дружелюбный и даже начинает улыбаться, глядя мне в глаза.— Да, Ксения. Конечно. Весь месяц, да.

Двадцать процентов… мхм…

Берёт Илью за руку, продолжая разговаривать, и выходит с сыном за дверь.

Обессиленно стекаю по стене вниз. Я — тряпка. Надо было додавить. Но сил нет…

Попробую поговорить по возвращении.

Я выгоревшая и убитая. Внутри меня всё болит.

Закрывается дверь, и я снова погружаюсь в свою глупую, безнадёжную влюблённость. Она вымотала меня… Больше не пытаюсь ему звонить. Это была минута слабости. Она прошла… Я рада, что заблокирована. Иначе умоляла бы его приехать. А так опускаться я не хочу.

Всё. Точка. Спасибо тебе, Стеф, что поставил её сам.

Только разве такие, как ты, это делают? Ничего я не знаю про таких, как ты… Быть может, это такая манипуляция?.. И через некоторое время ты позвонишь сам? И я, как мотылёк, кинусь в это пламя. Не хочу так…

Рыдая, тоже заношу его номер в чёрный список и везде блокирую.

Не могу вернуться полностью в реал. Всё время плаваю там, в том моменте, прокручивая многократно каждую деталь.

Я на границе нервного срыва. Мне кажется, если кто-то ткнёт в меня побольнее, то сойду с ума и выдам какой-нибудь неадекват.

Поэтому я ни с кем не разговариваю… И как зомби…

Вспоминаю каждый взгляд, улыбку, движения губ, ямочки на щеках, строгие хмурящиеся брови. Каждое касание его «разговорчивых» пальцев. Тёплые, лучащиеся живыми эмоциями глаза. Смех… Запах… И с каким кайфом он ел мой торт. Как жадно целовал. Как страстно и бескомпромиссно присваивал там, на капоте, не спрашивая позволения и не оставляя выбора. Не ощущаю его ни продажным, ни грязным, ни лицемерным. И мне даже не страшно, что мы не предохранялись. Никак не могу переключиться в разумный режим.

Я «просмотрела» все наши с ним «записи» сто раз. Начиная с того, как он появился на пороге моего дома, заканчивая последней сценой в машине.

И его это: «Не возвращайся туда». Болезненное, отчаянное… Тогда, за своей болью и страхами, я не считала всего этого. А сейчас я возвращаю и возвращаю тот момент. Мне кажется, если бы сейчас он оказался рядом со мной, я, забыв обо всём на свете, целовала бы его тёплые отзывчивые губы. Все его скептически и ехидные улыбочки. Беззлобные на самом деле. Просто дразнил! Я бы поцеловала каждую! И ни за что бы не отпустила.

Но в реальности этому нет места.

На стене огромный коллаж из фотографий моей семьи. Не могу на него смотреть.

Хочется вырезать из него сына, а остальное сорвать со стены и на свалку!

Мне так горько и удушающе безнадёжно теперь, что даже Борис не может ничем пробить моё равнодушие ко всему происходящему. Меня ничего не интересует. Едва нахожу в себе силы, чтобы воевать за сына. Я плохая мать…

Всё время теряю смысл происходящего.

И я очень сожалею о сказанных Стефу словах. Он ничем не заслужил их на самом деле. Уж не знаю, берёт ли он деньги за… вот это всё. Но мне он об этом даже не заикался. А заплаченные Борисом вернул. Может, я ошибаюсь?… А как же тогда Ангелина?

Я застываю, ловя свой усталый взгляд в зеркале. Борис… До меня вдруг доходит, что Стеф появился в моей жизни с лёгкой руки Бориса.

А как это могло произойти?.. Борис очень дотошен в выборе персонала. Как он мог его не проверить и пригласить к нам домой? Оставить со мной наедине. Это так странно и нелогично.

Тупо продолжаю смотреть на своё отражение. Вряд ли я решусь спросить Бориса, как так вышло. Потому что на самом деле, я хочу знать — ГДЕ он его нанял. А зачем мне эта информация?

Нет, нет… нельзя спрашивать! Это такой соблазн!

Вспоминаю слова Стефа, что он не даёт клиентам адрес, опасаясь преследования. Нет, я не ошибаюсь… Мне хочется отвесить ему несколько пощёчин и выплеснуть свою горечь на этот счёт. Я ревную? Да! Это так больно! И ужасно противно!

Достаю его пиджак. Вжимаюсь лицом и дышу моим личным «эгоистом». Надо что-то делать с этим, я становлюсь фетишисткой! Пиджак нужно тоже отдать куда-нибудь…

Словно это поможет восстановить ощущения от объятий Стефа, накидываю его на плечи.

Может быть так, чтобы такой, как Стеф, просто влюбился? В меня можно влюбиться?

Встаю перед зеркалом. Некрасивая… Волосы растрёпаны, уголки губ опущены вниз, глаза заплаканные… Небрежная какая-то… Сломанная кукла Бориса.

Волосы, что ли, обрезать?

Веду пальцами по длинным прядям. Берусь за расчёску… Полчаса мучаюсь, чтобы привести их в порядок, но без утюжка всё равно слишком пышные и не ложатся послушным глянцем. Набрав в ладони кубики льда из морозилки, иду в ванную.

Прикладываю к лицу. Хочу быть красивой… И верить в то, что меня можно полюбить так же, как я… Глупо это всё. Высыпаю в раковину лёд. Вытираю лицо. А волосы всё равно оставляю распущенными. Потому что Борис не любит, когда они распущены.