— Каверин, чего-то мне ссыкотно, — прижалась к моему боку своим, а к уху губами рыжая. — Ну его. Давай он пусть валит, а мы сами пешочком…

— Чего спрятались, выходите, гости незваные! — перекрыл ее шепот громкий голос пасечника. И главное не просто сказал — приказал, словно привык, что ему подчиняются.

— Как он… — придушенно охнула Лиска, а я скривился, понимая.

Вот я олень! На траве-то роса утренняя, а мы прошли по ней, посбивали и саму траву примяли, а она пока не высохнет — и не встанет, как было. Глянул — так и есть. Везде на поляне сверкает все ковром под вылезшим солнышком, а к нашему лежбищу прямо четкая такая дорога образовалась. Да уж, тот из меня еще конспиратор.

— Лежи и не звука! Если что — беги и выби… — начал я наставлять, но рыжая зараза уже взвилась на ноги и шагнула вперед, показав мне на ходу средний палец. Мне только и оставалось, что вскочить и пойти следом, пряча за спиной руку с ножом.

— Простите, дяденька, что мы в ваш шарабан без спросу залезли и там похозяйничали! — начала она таким невинно жалобным голоском, ну чисто ангелочек. Ага, чудо небесное, что запросто тебе в бошку ботинком своим впорет. — Мы тут заблудились, потерялись, оголодали! Вы нас вывезите, пожалуйста, к людям, а мы вам все компенсируем!

Пасечник слушал ее молча. Рожа непроницаемая, зато глазами прищуренными обшарил нас с голов и до обуви, и даже почудилось — насквозь слегонца просветил.

— Кто вас так? — отрывисто спросил, уставившись мне в лицо, четко давая понять, что от меня ответа и требует.

— Люди нехорошие, — не стал я вдаваться в подробности. Оставалась вероятность, что он если и не подельник похитителей, но знаком с ними и запросто сдать может. Кто их в лесах этих знает. Неспроста же эти у*бки себя так вольготно тут чувствовали.

— За дело? — все так же сохраняя непроницаемое выражение лица, уточнил пасечник. Бля, ну и манера у него пялиться! Он тебя будто уже сразу в прицел рассматривает, выбирая место для самого эффективного поражения. Аж вся шкура по хребту у меня дыбом. И Лиска напряглась, не глядя на нее, нутром прямо чую, что она как пружина. Какого выперлась? Получит у меня за это.

— Нет.

Он еще секунд тридцать сверлил меня зенками, потом на Лиску глянул пристально и руку протянул:

— Нож мой отдай, парень. Он тебе против меня не поможет, а мне в хозяйстве нужен.

Я с места не сдвинулся, только рыжую за руку чуть потянул, пытаясь за спину себе спрятать от его беспардонного рассматривания.

— Если поможете нам выбраться отсюда — в накладе не останетесь. Я заплачу. Щедро. Очень, — посулил ему. — Или хотя бы дайте позвонить.

Пусть знает, что может с нас получить бабла и не встревая в криминал. Авось и перевесит это.

— Вернитесь в вагончик, положи нож, откуда взял, — снова выдал он приказ, как и не услышав мое предложение.

— С какой стати нам подчиняться? — вздернула подбородок Лиска. Не нарывайся, мелкая, тут перед нами явно зверюга та еще.

— С такой, девушка, что если бы я хотел вам плохого, то убил бы твоего отважного рыцаря до того, как он еще успел бы с земли подняться, и тебя бы мигом скрутил. И двух шагов бы не пробежала.

— Гордыня — смертный грех, дяденька. И кто сказал, что я бы без него бежала? — зло прищурилась моя девочка в ответ.

— Хорошая у тебя девушка, парень, — посмотрел на меня пасечник и ухмыльнулся: — И про гордыню права, да только не сейчас. Кончайте напрягаться. Я вам не враг. Заходите давайте уже.

И повернувшись к нам спиной, он тяжело затопал по ступенькам вагончика.

— И связи тут нет, — бросил он через плечо. — Надо до поселка выезжать, там уже ловит.

— Идем, — кивнул я, действительно ощутив, как вроде и воздух перестал быть вокруг плотным и тяжелым. — Он жуткий, конечно, но вроде нормальный.

Пчелы уже проснулись и стали активно роиться вокруг своих ульев, так что в вагончик мы с Лиской ввалились, укрывшись с головой пледом. Пасечник как раз разжигал свой керогаз, справившись с этим на раз, куда там мне, возившемуся с этой фигней столько. Я шагнул к столу и положил прихватизированный нож. Жест типа доверия и доброй воли, но по сути — констатация того, что правду он сказал. Чуял я, что ему не противник. Но это не значит, что не стану драться до смерти, если что.

— Садитесь, поесть надо, — велел он нам, указав на табуретки.

Мы сели бок о бок и наблюдали за тем, как он ловко вскрыл банку тушенки тем самым ножом, вывалил содержимое на большую сковороду, водруженную на огонь, которую выудил из шкафчика под потолком. Протопав мимо нас, ушел наружу, но через пару минут вернулся с пакетом с логотипом известной торговой сети продуктовых. Ага, выходит, цивилизация не так и далеко. На столе появился батон, кетчуп, банка огурцов. Вытащил упаковку яиц, разбил их по очереди в миску и вылил на сковороду. Запахло так, что наши с Лисицей желудки завыли в унисон.

— Мы вчера взяли еду без разрешения. Все оплачу, — заманался сидеть и наблюдать молча я.

— На кой мне твои деньги в лесу? — ухмыльнулся мужик. — Захочешь — купишь что взяли и вернешь где было. Нет — так и не надо, не обеднею. Для того и двери не запираю, чтобы любой прохожий, если заплутает или еще какая беда, мог и поспать не на земле и поесть.

— А если воры? — влезла Лиска.

— А их, думаешь, дверь запертая остановит? — коротко глянул на нее мужик и поставил тарелку с готовой едой ей первой, кивнув мне: — Хлеб-то порежь, чего сидишь. Только руки вымойте.

Мы послушно пошли мыть руки, и тут я заметил на полу трусики Лиски, что со вчера так и остались валяться у душевой зоны и были забыты в быстрых сборах. Живо подхватил их, сунул в карман, довольно глянув на нее, порозовевшую щеками. Чмокнул в висок, прошептав на распев в ухо “мо-о-оя девочка, моя де-воч-ка-а-а” и увернувшись от тычка в живот локтем. Вернулись и уселись за стол, на котором появилась еще и банка с жидким сияюще-желтым медом.

— Илья Горинов, майор войск специального назначения в отставке, — наконец соизволил представиться пасечник, усаживаясь напротив нас.

— Илья… — буркнула Лиска — Ожидаемо, чё. Оперативный позывной небось Муромец.

Я глянул на нее предостерегающе, но тут же и залип как дурак. Моя Лисица. Моя девочка. Дерись не дерись, против правды уже не попрешь. Тряхнул чуть головой, опомнившись, ловя себя на том, что лыблюсь, и нарвался на новый пристальный взгляд майора.

— Ешьте и выкладывайте все как есть, — кивнул хозяин, на это не ухмыльнувшись, как раньше, а улыбнувшись, хоть и едва заметно. — Только без брехни и умалчиваний. Будем план действий, исходя из вводных, составлять.

Раскомандовался, смотри. В смысле мажор мой. Уже третий раз причем, и одно и то же. Типа ты в сторонке постой или беги сама спасайся, пока я тут разберусь. В клубе подерусь, бандюков на себя оттяну, богатыря этого, сука, былинного, у которого хрен знает что на уме, отвлеку. Или сдохну геройски, пытаясь. Ишь ты, заботушка героическая во всех, бля, отношениях. Я тебе кто, овца беспомощная, что ли? Была бы такой — уже давно или сдохла, или в притоне каком-нибудь на спине на ежедневную дозу себе зарабатывала. Терпеть не могу, когда мною помыкают! Всегда бесило и сейчас бесить должно. Но пока не подрывало. Ситуация не та, и обстоятельства не подходящие, чтобы цепляться начать или в позу становиться. Свободолюбие и самостоятельность не синоним откровенной дурости так-то, насколько шумоголовой меня вокруг ни считали бы. Куда как сильнее другое меня подгрызать начало изнутри, как только стало понятно, что вотпрямсчаз убивать нас страшный дядька в камуфляже не собирается и даже не наорет за то, что залезли в его вагончик. Походу, помочь он нам собрался. Ну не перед тем же как замочить или обратно тем беспредельщикам сдать кормит в качестве акта предсмертного милосердия у приговоренных типа! Потому я и расслабилась по поводу внешней угрозы чуток, но вот изнутри что-то мигом припорошило не шуточно. Ведь все, кончается наше с мажором времечко. Вывезет нас из лесу этот Илья Муромец — и все, прости-прощай. Его наверняка семья, перепуганная едва не случившейся потерей, в такой оборот возьмет, что только и видала я Каверина. А я… мне-то и пойти некуда, как выберемся. У Корнилова баба теперь, та, которая с ходу и с вещами. Не вперлась я ему уже никуда. А обратно к Камневым… Даже поежилась, представив, как на меня посмотрит Роксана, когда поймет, что я с ее другом переспала. С другом, у которого так-то невеста есть, о чем она наверняка в курсе, и свадьба, я так понимаю, на носу. А она поймет. Давно я просекла, что у Камневой на кой-какие вещи глаз-алмаз. Так что посмотрит она, как я и заслужила: как на тупую малолетнюю шалаву, что на едва знакомого мажора сразу запрыгнула, поведясь на тачку и бабки. Не, к Камневым тоже дорога закрыта. Так что остается вернуться к первоначальному плану. Вперед на юга к приключениям. Вот только теперь от этой перспективы почему-то кисло-тошно, а не привычно трепещет-расшатывает в предвкушении всего нового в пути, избавления от всего давящего на душу на старом месте. Плохо это, неправильно. И почему — не соображу никак. Разве что только от того, что в теле все как-то болит сладко, тянет, так, что то и дело волоски везде дыбом, течет тягуче при каждом воспоминании о том, что было ночью. О том, что со мной творил Антон. Как же это было… не описать. Остро, кайфово, даже когда под конец больно. И в низу живота как-то так стало… странно. Сжималось то и дело от входа до глубины, как если бы не хватало чего-то. Его во мне, пусть и причиняющего боль, не хватало. Безумие, разве нет? Как может не хватать боли и того пипец как шокировавшего в первый момент распирания? Почему то, что вроде как должно было чувствоваться как дискомфорт, ощущалось в моих воспоминаниях как ожог удовольствия по голым нервам от каждого его толчка.