Ее лицо внезапно скривилось, губы задрожали, и она пошла ко мне, раскрыв руки с надрывным “доченька-а-а-а!” А я совершенно инстинктивно подалась назад, и тут же Антон молча выставил перед нами растопыренную ладонь, останавливая мою мать. Она застыла и как-то очень цепко глянула на Каверина, потом скользнула взглядом по нашим рукам с кольцами и ухмыльнулась. Так, что мне мигом заплохело. Как будто одной этой усмешкой она что-то умудрилась изгадить.

— Здравствуй! — назвать ее мамой мой язык не повернулся. Напрасно мы пришли.

— Здравствуй, здравствуй, доченька, — перешла с вытья на довольный тон мать, продолжая шарить по нам глазами, и я знала, что происходит в ее голове — тщательная оценка каждой детали нашей одежды и аксессуаров. — А это, стало быть, зятек мой.

— Это — мой любимый муж. Мой! Любимый! А тебе он никто! — Крепкое пожатие ладони Антона на моем плече остановило, и я осознала, что последнее выкрикнула. — Я пришла сказать тебе, что не хочу тебя в нашей жизни никогда.

— Вот ты как с родной то матерью… — начала она ядовито и ощерилась мерзко. — Я тебя кормила-поила, растила, жизни учила, а теперь мать гниет в тюрьме и не нужна тебе?

— Ты была гнилой всегда! И этой гнили мне в жизни не надо. Передачи присылать тебе буду регулярно, но знать о тебе ничего не хочу. И в глаза скажу — все, чему ты меня учила, что внушала — дерьмо! Твое дерьмо. В моей жизни этого нет и не будет.

— А ты не зарекайся, доченька, не зарекайся, — и снова так со значением зыркнула на Антона.

Я слушать ее больше не хотела. Я шла сюда сказать ей и сказала. Крепко схватив молчавшего все это время Антона за руку, я потянула его к двери. Хлопнула по ней ладонью, гаркнув: “Мы закончили!” Но мой муж притормозил, обернувшись к… осужденной Царьковой.

— Ты слышала мою жену, тварь, — тихо процедил он. — Только потому что ты уже сидишь, ты живешь. А выйдешь — беги и прячься. Не дай бог к ней решишь приблизиться… Сдохнешь, как твой подельник.

Железная дверь распахнулась, выпуская нас, и с грохотом захлопнулась, отрезая от моего прошлого. Все. Это все. И я Антона не спрошу. О Феликсе. Потому что мне плевать на этого ублюдка. Туда ему и дорога. Я не спрошу, только буду благодарна моему мужу еще в миллион раз больше. За все.

Четыре с половиной года спустя

Антон

— Какого черта это так долго? — грохотал отец на весь приемный покой, расхаживая от стены к стене. — Они соображают тут, с кем дело имеют?

— Слава, будь ты хоть сто раз важной шишкой, а наша внучка не сможет родиться раньше, чем это положено природой, — у мамы был свой способ справляться с нервозностью. Она старательно читала какой-то замусоленный журнал, сидя у окна. Вверх ногами. — Поэтому прекрати метаться и шуметь. Здесь работают профи, и они знают, что делают.

— Да что они там знают! Я же говорил, что нужно Лизу везти в Германию рожать? Говорил! А вы все уперлись! — и не подумал он уняться. — Ишь ты, лучший роддом области! Три часа уже! Три часа! Еще и молчат все! Партизаны чертовы!

— Славик, роды могут длиться и гораздо дольше. Вон с Антошей я двенадцать часов промучилась, — наигранно невозмутимо парировала будущая бабушка. — И что-то я не помню, чтобы ты так нервничал.

— Да откуда тебе знать, Аня! И спасибо, конечно, успокоила парня! — он ткнул пальцем в меня. — Двенадцать часов! Это же рехнуться можно.

Они так и препирались, не уставая, похоже, нисколько. А я… я ждал. Мой нервяк перешел в тихую форму. Острая и бурная была ночью, когда Лиза разбудила меня, нежно поглаживая по лицу, и с благостной такой улыбочкой сообщила, что у нее воды отошли. Я моргнул несколько раз, постигая смысл сказанного, а потом рванул с кровати, чудом не впоровшись в стену спросонья. Метался по дому, как полоумный, хватая то одно, то другое, пока моя мелкая не остановила меня, вручив штаны, и кивнула на остальные шмотки на стуле.

— Сумку бери и поехали, — велела, когда я таки справился с самостоятельным одеванием трясущимися руками. — Может, лучше такси вызовем? Ты немного не в форме вроде.

— Иа-а-а?! Это не я тут рожаю!

— Еще нет. Я засекала время между схватками, как на курсах учили. Помнишь?

— Да ни хрена я…

Какие курсы? Я рехнусь сейчас! И это я был тем взрослым, мать его, мужиком, что должен был ее поддерживать и успокаивать? Да я обосраться готов был, стоило ей в машине прикрыть глаза и застонать.

— Лись-Лись-Лись, ты только не смей… Не вздумай, поняла? — Чего несу вообще?

— Все будет хорошо, Антош, — сжала она мою ладонь. Чуть сильнее, чем нужно для успокоения, явно пряча свое истинное состояние. И вот это вот меня отрезвило. Да что я на хрен за истеричка-развалюха? Это ей сейчас и больно, и трудно, и страшно, а она меня успокаивает. Внутри воцарилась тишина, будто кто-то поставил меня на паузу ровно с той секунды, как я сдал свою девочку на руки врачам. Подпер собой стену и закрыл рот, да и сознание тоже, не позволяя в него прорваться ничему. Все, что я хочу услышать, — это то, что моя дочь родилась, а жена в порядке.

Первым примчался отец, конечно, же без моего звонка. Зачем? Он же сто процентов знал больше подробностей протекания Лизкиной беременности, чем я. Хотя ни разу к нам не полез, кроме вопроса с местом родов, за что ему спасибо. И за то, что продавливать не стал. Хотя хотел аж до зубовного скрежета — я видел. Потом маму Роман привез. Вот так и ждем. А за окном светает.

Дверь приемного скрипнула, и в помещении появился Корнилов.

— Могли бы и раньше позвонить, — пробурчал он, не здороваясь, и подпер стену рядом со мной. — Новости есть?

Я мотнул башкой. Стоим. Ждем.

— Так, товарищи родственники, кто тут будет ожидающий Каверин…

— Я!.. — общий хор заглушил голос медсестры, но не смутил ее. Видать, такое ей не в новинку.

— Значит так, у вас девочка, три четыреста, пятьдесят один сантиметр, задышала сама, горластая, как маманя прям, ага, наслушались. Роженица жива-здорова, без разрывов даже и отдыхает, чего и вам советую! Часы посещений с восьми до двадцати, список разрешенных продуктов вон на стенке. Поздравляю!

И захлопнула перед нами дверь, прежде чем кто-то успел что-нибудь сказать.

— Да-а-а-а-а-а! — заорал я, запрокинув голову к потолку.

— Тьфу ты, сын! Я с тобой точно инфаркт заработаю! — потер грудь кулаком отец и тут же присел на своего любимого конька. — Так, а давайте теперь сразу, когда все в сборе, поговорим о перспективах нашей внучки. Как назовем, где будем учить…

Но я не стал их слушать. Походя обнял Корнилова, маму, хлопнул по плечу отца да и пошел на воздух.

Мои девочки. У меня теперь две моих родных девочки. Лись, я тебя так люблю!