— Чушь это все, — авторитетно заявил он. — Этому Лагранжу сто лет в обед, он уже в маразме. И то, что он сказал тебе, кстати, замечу, в частном разговоре, я к делу пришивать не собираюсь. Я — процессуальное лицо, веду следствие, понадобится — запрошу психиатрическую экспертизу материалов дела. Пока мне очевидно, что речь идет о психически больном человеке, и я буду требовать, чтобы оперативники отработали эту версию в первую очередь.

— Но Лагранж уверен, что поиск преступника нужно вести в окружении одной из жертв, — заикнулась было Лиля.

— Да по хрену мне, в чем он уверен, — грубо оборвал ее Бакланов. — И если я узнаю, Ветлицкая, что вместо поставленных задач оперы бегают по твоим сомнительным поручениям, я подам официальный рапорт. Так и знай.

— Не журись, Лилька, — выслушав ее информацию и оценив унылый вид, заявил Бунин. — Помнишь, как в «Мимино»? «В этой гостиница я начальник». Так и в моем кабинете все-таки я решаю, кому и чем заниматься. Психов мы, конечно, проверим, следователя злить никому не резон, но и окружение жертв еще раз пощупаем. Жаль только, что рук на все про все не хватает.

Вот тут Лавров и предложил свои услуги, которые с благодарностью были приняты. При распределении обязанностей ему достался Ковалев, входящий в круг общения сразу нескольких жертв. За два года Лавров ни разу не брал отпуск. Он ему был просто не нужен, и теперь это оказалось очень на руку. Написав заявление, он переложил обязанности по охране коттеджного поселка на напарников, а сам по утрам отвозил Степу в школу и отправлялся по своим сыщицким делам.

Как показало наблюдение, Ковалев был человеком системным и изменять свои привычкам не любил. Из дома он выходил всегда в одно и то же время, примерно в половине девятого утра, и сразу отправлялся на работу. Его офис располагался в том же доме, что и центральный магазин «Мира цветов». До открытия торговых залов Ковалев работал с документами, затем проводил обход и бдительно осматривал вышедших на работу продавщиц, а также оценивал расстановку цветов в холодильниках. После этого он уезжал в налоговую, пенсионный фонд, в объезд по другим торговым точкам. Возвращался в районе обеда, чтобы забрать жену, которая появлялась в магазине в районе одиннадцати утра и пару часов колдовала над какими-то сложными букетами или что-то рисовала за маленьким столиком в углу торгового зала, иногда поднимая задумчивый, как будто невидящий взгляд на буйство цветочных красок за стеклом холодильной камеры.

Она вообще производила впечатление человека не от мира сего. Маленькая, худенькая, со сложной ассиметричной прической, длинная челка которой падала на лицо, закрывая чудесные глаза удивительно глубокого фиалкового цвета. В цвете ее глаз Лавров успел убедиться, несколько раз забежав в магазин и для конспирации спустив на удивительной красоты букеты практически все свои карманные деньги. Букеты он специально выбирал сложные, потому что именно их составляла эта райская птичка, хозяйка магазина.

— У вас хороший вкус, — на третий раз сказала она. — Обычно мужчины предпочитают что-то простое, я бы даже сказала примитивное. У вас какой-то особенный повод дарить букеты?

— Не знаю, — застеснявшись для вида, сказал Лавров, который первый букет подарил маме, а второй Степкиной учительнице. — Влюбился, как мальчишка, думаю теперь, чем ее удивить, чтобы оценила. Розы-мимозы — это так банально. Хочется выделиться, извините за нескромность.

— Ну что же вы, это же просто прекрасно — разговаривать с любимой женщиной языком цветов, — оживилась Ковалева. — Знаете, ведь у каждого растения есть свой скрытый смысл, с помощью которого можно отправлять даме сердца шифрованные послания. Хотите я для вас соберу нечто особенное? Только не сейчас. Это требует времени, да и не все цветы есть под рукой.

— Конечно, хочу, — ответил Лавров. — Я буду так вам признателен. Кстати, скажите, как вас зовут?

— Аля. — Она бросила на него мимолетный взгляд из — под гладкой, иссиня — черной челки. — Тогда скажите мне, какие чувства вы хотите выразить своим букетом, и приходите за ним через пару дней. Скажем, через неделю. Годится?

— Годится, — улыбнулся Лавров, радуясь, что сегодня на цветы можно будет не тратиться. Задумавшись над «текстом» букетного послания, он невольно вспомнил Лилию Ветлицкую. — Надежность. Чистота. Удивительная красота. Надежда на будущее. Благородство черт и внутреннего мира.

— Ландыш, лотос, чайная роза, птицемлечник арабский, чертополох, — скороговоркой произнесла Ковалева, которую начитанный Лавров внутри себя прозвал «маленькой хозяйкой большого дома». Именно с этой героиней Джека Лондона она у него почему-то ассоциировалась. Ее руки порхали над цветочными вазами, и он подумал, что они у нее красивые, маленькие, грациозные, гибкие. Запястья украшали широкие массивные кожаные браслеты, которые ей удивительно шли. — Вы уже готовы совершить признание в любви?

— Пожалуй, нет, — признался Лавров. — Моя любовь пока должна остаться тайной.

— Тогда акация. Ваша дама изящно сложена?

— О да!

— Тогда еще василек и колокольчик, как напоминание о том, что вы думаете о ней. Вы же думаете, иначе бы мы сейчас с вами не разговаривали. — Лавров искренне подтвердил, что это чистая правда.

— Достаточно для первого раза. Перебор — это всегда дурновкусие. А так композиция получается целостной и гармоничной. Через неделю сами убедитесь. Иногда кажется, что многие цветы в букете несовместимы, но тем-то и ценнее умение сочетать несочетаемое.

— Вы это умеете?

— О да. — женщина печально улыбнулась. — Взять, к примеру, нас с мужем. Мы абсолютные антиподы, но вот уже двадцать лет мне удается нас совместить в одно единое целое. Окружающие утверждают, что гармоничное.

Что-то горькое слышалось в ее словах. Горечь сквозила сквозь тонкую линию губ, в повороте головы, в изгибе тонкой шеи. Она вообще была похожа на натянутую гитарную струну, нерв которой вибрирует в воздухе, издавая чуть слышный надсадный звук. В прошлом этой женщины, а может, и в настоящем ее семейной жизни крылась какая-то тайна, и Лавров даже не сомневался, что «скелет в шкафу» у Ковалевых точно был.

— У вас что-то случилось? — тихо и участливо спросил он. Видимо, в тембре его голоса было что-то располагающее к себе. По крайней мере, Ковалева не удивилась внезапности вопроса, не рассердилась на бесцеремонность, а лишь улыбнулась еще печальнее.

— Вам кажется, что со мной произошло что-то плохое? Если и так, то было это очень много лет назад. Так много, что столько, возможно, и не живут. Вот вы знаете, я иногда думаю, что совершенная однажды подлость, даже не со зла совершенная, а по недомыслию, под бременем страстей человеческих, возвращается бумерангом. И от этого бумеранга никуда не укрыться, он все равно настигнет тебя рано или поздно.

— Я не понимаю, — осторожно произнес Лавров. Ему казалось, что сейчас эта женщина, Аля, говорит что-то очень важное для расследования, в котором он участвовал, но он никак не мог сфокусироваться, вычленить это важное.