Поворачиваюсь к нему.

— Забил бы ты на них, а? Уступи ее Джулиану, что ты, себе другую не найдешь?

— Не могу, — говорит. — Нет. Не могу — и все.

— Почему не можешь?

— Репутация не позволяет, — говорит, чеканя каждое слово. — Он мне уже и так немало крови попортил.

Ставлю ногу на тротуар.

— Не волнуйся. Тебя я больше не потревожу, — говорит. — Считай, разобрались. Дальше все произойдет, как задумано.

— Что это значит?

— Это значит, просто хотел предупредить, — говорит. — Отныне ты соучастник.

— Не смей мне больше звонить…

— По-моему, мы оба заинтересованы в том, чтобы от него избавиться, — говорит Рип, и я с силой захлопываю дверцу.

* * *

В ту ночь мне снова снится паренек-призрак (тревожная улыбка, полные слез глаза, лицо настолько безупречное, что кажется маской), он парит в коридоре у двери в спальню, держа в одной руке наше с Блэр фото двадцатипятилетней давности, а в другой — кухонный нож, и песня «Сhina Girl»[80]разносится эхом по комнатам, и я не в силах этого вынести: встаю с постели, распахиваю дверь, надвигаюсь на паренька, а когда наношу удар, нож падает на пол. А когда просыпаюсь утром, на руке синяк, оставшийся от того удара.

* * *

Рейн появляется в спортивном костюме и без макияжа, вся дерганая из-за назначенной на завтра пробы (поначалу вообще отказывалась ехать, но я сказал, что, если не приедет, все отменю), и она на голодной диете, поэтому ужинать мы не идем, а когда пытаюсь ее обнять, говорит: «Давай чуть позже», и приходится снова прибегнуть к угрозе, и потом заглушать возникшую из-за этого панику текилой «Гран-Патрон»; потом я заваливаю ее прямо на полу в офисе и ебу до беспамятства сначала там, а потом в спальне, и во всех комнатах полыхает свет, а в динамиках стереосистемы надрывается Fray, и хотя, по идее, текила должна была ее вырубить, Рейн продолжает рыдать, и от слез я завожусь еще больше. «Чувствуешь его?» — спрашиваю. «Чувствуешь его у себя внутри?» — повторяю снова и снова, выходя на коду, ощущая ее содрогания не от блаженства — от ужаса, и в квартире дубак, но когда спрашиваю, не замерзла ли, отвечает: «Какая разница». И сегодня я впервые смотрю на черный «мерседес», курсирующий по Элевадо, без страха, даже с улыбкой, как он то и дело притормаживает, давая возможность тому, кто скрывается за тонированными стеклами, получше разглядеть сквозь пальмы окна квартиры 1508 на пятнадцатом этаже. «Я же тебе помогаю», — говорю ласково, стараясь ее успокоить, но в ответ слышу что-то нечленораздельное. «Ты только о себе думаешь», — выговаривает наконец. «Ну, слушай, харэ, завязывай», — просит, когда снова лезу к ней с поцелуями, нашептывая, как она мне нравится. «Я же знаю, зачем все это», — говорит, пытаясь прикрыться полотенцем, которое я тут же срываю.

— Зачем? — шепчу, вливая в нее новую порцию текилы.

— Для твоего сценария. — Произнося это, она захлебывается от рыданий.

— Не моего, а нашего. Ты в нем соавтор, детка.

— Нет, не соавтор! — кричит, и на лице — страдальческая гримаса.

— А кто же?

— Только материал.

И, заметив наконец мигающий красным индикатор полученных сообщений в лежащем на ночном столике мобильнике Рейн, я спрашиваю (продолжая одной рукой поглаживать ее грудь, а другой — слегка стискивая горло):

— Где он?

* * *

Звонит Трент Берроуз и говорит, что хотел бы встретиться в Санта-Монике, после того как закончит ланч с клиентом в ресторане «У Майкла». Трент в костюме и сидит на одной из скамеек у входа на пирс «Санта-Моника»[81]и, когда я подхожу, отрывается от телефона, снимает темные очки и разглядывает меня с опаской. Мимоходом бросает, что освободился раньше, чем предполагал, поскольку за ланчем неожиданно легко уговорил клиента (известного своим упрямством актера) согласиться на роль, сулящую бесчисленные выгоды как ему, так и всем заинтересованным лицам.

— Я был уверен, что не придешь, — говорит Трент.

— Почему мы не могли встретиться в ресторане? — спрашиваю.

— Не хочу, чтобы нас видели вместе, — говорит. — Зачем давать врагам такой козырь?

Идем по дощатому настилу к пирсу. Трент снова надевает темные очки.

— Никогда не думал, что буду беспокоиться о таких вещах, — говорит.

— Благодаря мне твой клиент проходит сегодня пробу, — сообщаю довольным тоном, все еще в эйфории после ночи с Рейн.

— Ага, — говорит. — Благодаря тебе.

Выдерживаю паузу.

— Я думал, ты поэтому предложил повидаться.

Поразмыслив, Трент отвечает:

— В некотором смысле.

* * *

Пустое колесо обозрения, мимо которого мы проходим, едва различимо в густом тумане — один лишь смутно угадывающийся контур, и за вычетом нескольких рыбаков-мексиканцев вокруг ни души. Рождественские украшения еще не сняли, и обмотанная гирляндами полуосыпавшаяся ель привалилась к облупленной стене зала игровых автоматов, и от ярко раскрашенной тележки с чуррос[82]тянет сладковатым запахом, и на том, что говорит Трент, мне не дают сосредоточиться другие звуки: приглушенный шум прибоя, крик низко парящих чаек, обращенный к нам оклик цыганки, предлагающей погадать по ладони, песня The Doors, исторгаемая каллиопой.

— Неужели из-за Блэр? — спрашиваю вдруг.

Трент останавливается и всматривается в меня, точно желая понять, не ослышался ли.

— Нет. Даже близко. К Блэр это не имеет никакого отношения.

Вновь бредем по дощатому настилу пирса, удаляясь от берега, и я жду, когда Трент что-нибудь скажет.

— Я сразу к делу, — наконец изрекает он, взглянув на часы. — Мне еще надо в Беверли-Хиллз до трех успеть.

Пожав плечами, сую руки в карманы пайты. В одном из карманов айфон — сжимаю его в кулаке.

— Я так понимаю, с Рейн Тернер ты закругляешься, — говорит. — У нее сегодня проба, и потом — все?

— В каком смысле «закругляюсь», Трент? — уточняю невинно.

— В смысле, прекращаешь свои разводы. — И потом, брезгливо поморщившись: — Ты же мастер разводить девушек.

— И как же я их, по-твоему, развожу, Трент? — спрашиваю, стараясь звучать благодушно и слегка насмешливо.