Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4
Идёт Никита по тропинке, красотой лесной любуется. А соловушка — спутник верный не отстаёт, летит над головой, да песнь звонкую свою не останавливает. Долго ли, коротко ли шёл царевич, только время вечернее близилось. Потемнела тропинка, а вокруг и вовсе сумрак сползается. Но не сворачивает с пути Никита, озирается по сторонам и дальше идёт. Вдруг видит, неподалёку домик стоит. Да такой прехорошенький, и наличники резные, и ставенки расписные, а свет в оконцах так и манит. И сомнений не возникло у Никиты, что живёт в теремке этом человек милостивый. Не может такой оставить в нужде путника усталого, ни ночлегом, ни хлебом не поскупится. Особенно про хлеб думал Никита, ведь за весь день только пригоршней ежевики потчевал он себя. Свернул царевич с тропы и пошёл к терему, а соловушка, как затрепыхался над ним, крыльями головы касается и щебечет пуще прежнего, словно что-то сказать хочет. Но не мог понять Никита языка птичьего и шёл на свет оконный. И уж пара шагов осталась, до теремка, как вдруг сетью его подхватило и подняло высоко над землёй. Висит Никита в силках, точно в мешке и деться некуда. А теремок сказочный в трухлявую избу обратился, вверх подался каким-то чудом и остановился аккурат наравне с Никитой. Только, тогда увидел он, что под избой ноги куриные. Отворилась дверь скрипучая, а на пороге старуха стоит. Не пожелал тогда Никита никому такого страха на ночь увидеть. Смотрит ведьма на пленника, глазами горящими, сжечь готовая, а в руках багор. Зацепила она им за сеть и затянула Никиту в халупу свою. А Никита от ужаса такого и слова вымолвить не может, лежит на полу в сетях замотанный, да только про себя с жизнью прощается. А старуха видать рада была своей добычи, хохотала, точно сумасшедшая. Травы неизвестные в ступе толкла, а после посыпала узника своего порошком колдовским и погрузился Никита в забытьё.
Сколько плутал он в потёмках бессознательных не ведал. Единственной радостью была Алёнка, словно в помощь посланная в его сон колдовской. Смотрела она с лаской и напевала песню свою. Только голос у Алёнки, как будто не её был, вернее совсем не её. Не приносил он удовольствия, наоборот тошно от этих звуков становилось. С тем и очнулся Никита. Лежит на грязном полу без сил, лишь глазами водит по сторонам. Всё в доме выглядело ветхо и неказисто, начиная с самой хозяйки. Одним словом, рухлядь. Колдовала она над своим зельем, и напевала. Ну, как напевала? Скорее песню портила, такой отвратный голос у неё. Да кот ещё, ей под стать, трётся об ноги её костлявые и орёт. То ли подпевает, то ли клянчит чего, не понять, но животное тоже неприятное. Сделал усилие Никита и уселся покачиваясь. Сетей на нём уже не было, но взамен от правой ноги цепь тянулась. Уж больно возмутило это Никиту. Где это видано, чтоб царского сына на цепь сажали! Так и воскликнул он:
— Ну-ка, старуха, освобождай меня, негодная! — Подпрыгнул кот там, где стоял, зашипел, спина дугой выгнулась, шерсть дыбом и глазищами своими зелёными так и вспыхивает. — Слышишь меня, ведьма старая, или оглохла совсем!? Я Никита царский сын, немедля освободи меня! — только она, как будто и не слышит его, бормочет нескладное что-то над чаном с отравой. Зато кот разъярился, да как прыгнет, как вцепится Никите в грудь и замурлыкал человеческим голосом:
— Не мяжно мяукати так мямяньке мяей! Морду мяжно замурзать. — промолвил кот и выставил свои острые когти прямо перед глазами Никиты. Но не испугался царевич угроз кошачьих и схватил прислужника ведьминова за шкирку.
— Ты бы о своей морде думал! — сказал ему Никита и давай кошачьей мордой в грязный пол тыкать, да выспрашивать — Кто это наделал? Кто это наделал?
Упирается кот, вопит по-своему, а вырваться из тисков не может и вразумить не может, что же он такого наделал. Так бы и возюкал его Никита, если бы бабка не вмешалась. Отвлеклась она от ритуала своего, да как рявкнет:
— Цыц! Ерохвосты псовые!
Вырвался кот и прям ведьме под ноги.
— Мур мямя, мур мямя! — заголосил жалобно он. — Мяжно мечень евону мяне! Хотю мяленько мечени. — мямлил кот и тёрся беспрестанно о бабкины ноги.
— Поди ты, нудный! Зря только речь тебе наколдовала! Думала, будет с кем поговорить на досуге, а ты мямля!
— Он, мямля! Мечень евона ням, ням!
— Рано ещё — сказала бабка — Придёт чёрная луна и наступит срок. Иди пока молока птичьего поешь!
— Не хотю мляка. Хотю мя-я-са, ме-е-чень хотю! — голосил кот. Смотрел Никита на них и диву давался. То ли чудо на яву, то ли разум его покинул.
— Брысь! — скомандовала ведьма коту. Послушался тот, затих, и улёгся в углу. Только глазом одним всё равно на Никиту смотрит, да подмигивает. А старуха колченогая обернулась к Никите и пошла на него. Смотрит глазами злющими, хитрющими и улыбается кривым ртом.
— Так, говоришь Никита, царский сын, ты? — прохрипела ведьма.
— Он самый! Отмыкай оковы сейчас же, а то несдобровать тебе! — приказал Никита, но старуха только расхохоталась.
— Это ты возле батюшки своего царский сын. А здесь, не твоя вотчина. У этой земли хозяин свой и законы другие!
— И кто ж хозяин? — спросил Никита.
— Я! — решительно заявила ведьма.
— Вот те, нате! Ещё одна! — всплеснул руками Никита — А не много вас хозяев на один лес? Ты сегодня, уж третья будешь.
— Самозванцы они, а я этой землёй избранная!
— И зачем я тебе сдался, хозяйка, может сознаешься?
Наклонилась ведьма над царевичем, провела по щеке шершавой рукой и молвит, улыбаясь:
— Прекрасный мо́лодец. Сама судьба тебя сюда привела. Молодость мне твоя нужна, сила. Вот взойдёт чёрная луна и кровь твоя по моим венам потечёт. Тогда воспряну я молодой и здоровой, и жизнь моя ещё на тысячу лет продлится. А