на стуле для пациентов. Густые, слегка вьющиеся, чёрные волосы; тёмно-карие глаза, со спокойным вниманием взирающие на врача из-под широких бровей; ровный прямой нос; смуглое лицо, с едва заметным румянцем и необузданной щетиной, невзирая на тщательное бритьё, обрамляющей нижнюю часть лица и упрямую скобку ярких губ средней полноты.

— Хотите сказать, Николай Иванович, что вы с пятьдесят девятого года?

— Нет, — добродушно улыбнулся двадцатитрёхлетний парень, — это папа. А я с восемьдесят девятого. Меня Виталием зовут.

— Александрина Григорьевна, — представилась Логвинова. — Какие жалобы, Виталий Николаевич? И где ваша карта?

— У меня никаких. Это отец записан к вам на приём. Просто не смог прийти. Хуже себя почувствовал. Вот, — молодой человек выложил на стол стопку бумаг и снимков, — анализы, снимки. Всё, что доктор Никаноров назначал. Может, вы посмотрите? И вот ещё, гостинец… для вас, — наклонился Лесных, добывая из стоявшей на полу небольшой сумки-холодильника пакет с двумя тушками домашней птицы.

— Снимки обязательно посмотрю, — с трудом удержалась от смеха Александрина, до того вид парня с подношением показался ей забавным, — а гостинец это лишнее. Вам для отца пригодится.

— Пожалуйста, возьмите, — примирительно улыбнулся Виталий. — Это ведь специально для вас. «Коли доктор сыт, то и больному полегче». Помните?

— Помню, конечно, — всё-таки расхохоталась Логвинова. — Это врач из фильма про Калиостро.

Александрину приятно позабавила фраза из «Формулы любви» — фильма, очень часто цитируемого в семье подруги и её мужа, Ларисы и Михаила.

— Верно, — расцвёл молодой человек, обрадованный добродушной реакцией симпатичного врача. — Вы извините, пожалуйста, что я без отца на приём пришёл, — негромко проговорил он, наблюдая за выражением лица сосредоточенной Александрины, изучающей снимки. — Мы всегда заранее записываемся. Стараемся приехать в город дня за три, к папиной сестре. Папа с каждым годом всё хуже переносит дорогу. Доезжаем, и у него руки-ноги дрожат. Он даже стоять может с трудом, не то что передвигаться. Дня два проходит, прежде чем он немного восстанавливается. Но в этот раз у меня не получилось раньше приехать. На работе комиссия нагрянула. Пришлось остаться.

— А кем вы работаете? — не отрываясь от бумаг, спросила Логвинова.

— Лесничим.

— Вот как? — удивлённо взглянула Александрина. — А где? Там же, где прописан ваш отец?

— Да, — кивнул парень. — Село Сосновка. Восемнадцать километров от города.

— Восемнадцать, — задумчиво повторила Логвинова, откинувшись на спинку стула и поворачивая авторучку в тонких пальцах красивой формы. — Вы говорите, отец с трудом преодолевает это расстояние? На чём же вы едете? На рейсовом автобусе? На такси?

— Что вы! Папе едва хватает сил выйти из дома и забраться с моей помощью в машину. У нас «нива».

— Понятно, — едва заметно вздохнула Александрина. — Виталий Николаевич, давайте поступим следующим образом. Как только вашему отцу станет лучше, привозите ко мне. Сможете? Или вам надо возвращаться на работу?

— Спасибо вам, — посерьёзнел молодой человек. — Я всё решу.

— Вот и хорошо. На этой неделе у меня приём в среду и пятницу в первой половине дня. Вот мой номер телефона. Звоните, как только будете готовы. Привезёте отца к завершению приёма, к двум часам. Медсестры у меня сейчас нет. Второй невролог, что работает в другую смену, в отпуске. Кабинет в моём полном распоряжении. Так что я смогу уделить вам столько времени, сколько потребуется.

— Нужно ли будет сдать ещё какие-то анализы?

— Пока нет. Прежде необходимо побеседовать с вашим отцом, осмотреть его. Не могу сказать ничего определённого, но кое-что вызывает сомнение.

— Что-то не так с лечением? — заволновался парень. — Мы строго исполняем все назначения.

— Сомнение вызывает диагноз, — уверенно изрекла Логвинова.

Беседа со старшим Лесных продолжалась три часа, с перерывами на десять-пятнадцать минут, на время которых парень укладывал отца на кушетку прямо в кабинете.

— Виталий, — обратилась к молодому человеку Александрина, когда они в очередной раз вышли в коридор, чтобы пациент мог отдохнуть, — извините, что беседа настолько затянулась. Если Николаю Ивановичу совсем не по себе, поезжайте. Но, кажется, ему будет гораздо труднее приехать на приём ещё раз. А мне крайне важно выявить ещё несколько аспектов.

— Это вы извините, — пылко произнёс парень, — что пришлось задержаться из-за нас. Конечно же, мы останемся. И, если нужно, приедем ещё.

— Скорее всего, — с сочувствием глянула на молодого человека Логвинова, — мы ограничимся сегодняшним днём. Сделаю назначение. Надеюсь, вашему отцу станет чуть легче.

— Судя по всему, — грустно сказал Виталий, уловив в голосе врача нотки обречённости, — до выздоровления далеко.

— Виталий, — решительно повернувшись к парню, встала перед ним лицом к лицу Александрина, — если подтвердится другой диагноз, на выздоровление надеяться не стоит. Увы, болезнь неизлечима. Единственное, чем можно помочь, немного облегчить состояние больного.

— Ну, в принципе, мы знали, что рассеянный склероз до конца не лечится…

— Речь не о нём, — твёрдо перебила молодого человека Логвинова. — Безусловно, болезнь может протекать по-разному. Но сейчас большинство пациентов с рассеянным склерозом полноценно живут десятилетиями, соблюдая график лечения и обследования. А у вашего отца, я почти в этом уверена, постэнцефалитный паркинсонизм.

— Стало быть, — отчаялся парень, — отца лечили неправильно.

— Видишь ли, — произнесла Александрина, от волнения незаметно для себя перейдя на «ты» в обращении с молодым человеком, — я могла бы оправдать врачебную ошибку предыдущего доктора, соблюдая профессиональную этику. Однако этика здесь ни при чём. В случае с Николаем Ивановичем поставить точный диагноз необычайно трудно. Требуется тщательное обследование, консилиумы специалистов.

— Мы всё это проходили, — воскликнул Виталий. — И обследование, и консилиумы. Хотите сказать, нам и теперь потребуется дополнительное обследование? Вы ведь тоже можете ошибаться!

— Была бы очень рада своей ошибке, — негромко, но отчётливо проговорила Александрина. — Однако симптомы, начало развития и течение болезни полностью совпадают с теми, что наблюдались у моего деда.

Погодите, — разгорячился парень, — как вы сказали? Постэнцефалитный? Если не ошибаюсь, это что-то связанное с клещами? Но папа никогда не болел энцефалитом!

— Увы, всё сходится на том, что всё-таки переболел. Николай Иванович припомнил два случая, когда самостоятельно извлекал клещей. И не обращался при этом в травмопункт. А, самое главное, легкомысленно относился к обязательной вакцинации. Это непростительно при его работе в лесу, — возмутилась молодая женщина, воспринимая ситуацию с пациентом близко к сердцу. — Хотя, — она умерила пыл, почувствовав, что невольно причинила боль парню, заговорив об отце в подобном тоне, — теперь уже нет смысла говорить об этом.

— Но энцефалита точно не было, — упирался Виталий.

— Симптомы этого заболевания, — терпеливо продолжала объяснять Александрина, — иногда очень похожи на сильную простуду. Что скажешь о его болезни после одной из поездок на рыбалку?

— Простуда действительно была, — вспомнил парень. — Температура, ломка во всём теле, жуткая головная боль.

— Вот, — печально подтвердила Александрина, — именно такие