— С остальным, надеюсь, у вас все благополучно? — я был зол, и вопрос получился таким же.

— Вполне. Разве что собственных эмоций мы не испытываем, но нам доступны ваши. Всякие там — восторг, презрение, трусость, или, если хотите, чревоугодие. И тем больше благодарны тому, кого вы называете Пятиликим. Он лишь создатель. Но, бесспорно, талантливый.

— Почему вы мне это рассказываете?

— Ну, захотелось вдруг, чем не причина? — незнакомец развел руками. — Кто и в чём может меня ограничить?

Он смотрел с любопытством. Ему можно задать любой вопрос, и получить на него ответ, так каким же будет мой? Ситуация, в которую никогда раньше не попадал, и не рассматривал ее гипотетически. Затем вдруг подумалось — его интерес понятен. Эмоций внутри у меня сумбур, что для него пиршество. После чего возник соблазн нарисовать в голове какой-нибудь образ и стойко его держать, сколько получится. Мужской детородный орган, например. Если судить по его реакции, я преодолевал соблазн слишком долго.

— Вы замечательно держитесь, сарр Клименсе, браво!

— Несложно, потому что у меня нет ни единой причины верить любому вашему слову.

Интересуюсь из любопытства: мы вам нужны как источники эмоций?

— Да. Но не все так просто! — гость со значением продемонстрировал указательный палец. — Объясню на примере. Я не могу силой мысли заставить вас в следующий миг горько разрыдаться. Для этого мне придется выстроить целую цепочку из не имеющих к вам никакого отношения обстоятельств. Какой же научный термин их обозначает? Из головы вылетело, и вспомнить не могу. И это в мои-то годы⁈

Он выглядел моложавым, не приобретшим хронических болезней к своим пятидесяти мужчиной. Который и в молодости не чудил, и сейчас продолжает вести здоровый образ жизни. Густоту волос сохранил настолько, что мог позволить себе прическу пятнадцатилетних юнцов. Голос звучал как у человека, который находится на вершине финансового благополучия, когда визиты в королевский дворец — обычное дело. И вдруг узнает, что сгорела лавка с товаром на самом дне захолустья. «Пятиликий, какой разор!». Начинал он когда-то с нее, а потому содержал как память. За которую не хочется цепляться — слишком много унижений ему пришлось пережить в начале карьеры. Другого сравнения у меня не получилось бы.

— Сарр Клименсе, не обращайте внимания на мою внешность. Поначалу я хотел предстать перед вами совершенно в другом образе. Есть в моей коллекции роковая красотка. Мы провели бы с вами бурную ночь, а заодно поговорили. Знаю, вы счастливы в браке, жена у вас молода и красива, а сочетались и месяца не прошло. Но повторюсь — она роковая! Затем вас пожалел. Нисколько не сомневаюсь, как горячо вы любите жену, и все-таки часть вашего существа свободна для еще бо́льшей любви, ведь все мы исключительные личности?

Это был чувствительный щелчок по кончику носа. Случалось, что за одну его попытку я протыкал шпагой насквозь, и все милосердие заключалось в том, что оскорбивший умирал мгновенно.

— Полноте вам, сарр Клименсе! Вы бы только знали, какое это высокое искусство -бороться со скукой! Знаете, в чем заключается занятность ситуации?

— Нет.

— Представьте реакцию тех, кому вы расскажете о нашем разговоре. В том случае, если будете убеждать их раз за разом, долгие годы подряд. Представили?Но, думаю, вы достаточно умны, чтобы не делать этого. Во всяком случае, надеюсь. А то случается, знаете ли! Иной раз до мировых потрясений доходит. Не в какой-то конкретный промежуток времени, но в целом. Хотя вряд ли, по той причине — вам нечего будет им предложить. В том числе, и милосердия. Между нами, забавная в чем-то штука! До свидания, сарр Клименсе, мне пора уходить. По-обычному, через двери, чтобы не исчезать на глазах, и не ранить лишний раз вашу психику.

Вариантов было два. Принять слова незнакомца на веру, или усомниться в здоровье своей психики. Требовалось время, и все, что оставалось — держаться подальше от роковых красоток, перед чарами которых устоять не может никто.

Глава 2

Глава вторая

Я всегда отчаянно завидовал тем, на ком одежда сидит словно влитая. Как на Курте сар Стаккере капитанский мундир лейб-гвардии Ландаргии. Казалось, он составляет с Куртом единое целое. И пропылен, как у всех, и разводы пота под мышками нисколько не меньше, а вот поди ж ты, смотрелся в нем Стаккер щеголевато. Наверное, все дело в его отменной выправке.

Мы ехали впереди сотни всадников. Тех, кого Курт подобрал на свое усмотрение. К мундирам их одеяние не имело никакого отношения, такое же пестрое, как и лица. Заросшие бородами, выбритые, с пышными усами, с различным разрезом глаз, и возрастом от двадцати до пятидесяти. Шрамов на них хватало. Для случайных зевак они выглядели едва не сбродом, но стоило присмотреться к ним повнимательней, как открывалась другая картина. Дорогое и ухоженное оружие, отличная экипировка, отборные лошади, и та легкая небрежность посадки, что напрямую указывает на огромный опыт езды верхом. Курт по этому поводу сказал: «Они лучшие, сарр Клименсе. Причем не из того, что было, а из того, что могло быть».

— Эта степь напоминает мне ту, что у предгорий Джамангры, — Стаккер заметил мой взгляд и среагировал.

— Все они одинаковы, — вздохнул с тоской Александр. — Ковыль, выжженная солнцем земля, солончак, снова ковыль, опять пустошь, и нигде ни капли воды.

Сар Штроукк мучался жаждой намного больше других, но старался не подавать вида: ему потребовалось немало сил, чтобы уговорить взять его с собой. Который день нас окружала бескрайняя степь, и продолжалась она до Туарсетта. Небольшого приграничного городка, конечной точки путешествия.

— Буду оспаривать, Александр, — не согласился Стаккер. — По иным как по лужайке едешь. Эта больше на пустыню похожа. Так! — Курт приподнялся на стременах. — Сдается мне, во-он в той ложбине должен быть колодец: слишком много к тому указывает.

Я с надеждой посмотрел на лейтенанта фельдъегерской связи Броуна Аглишера, нашего проводника. Ему не раз приходилось бывать в Туарсетте, и он клялся, что знает местность не хуже характера своей лошади.

— К нему и вел, — кивнул Аглишер. — Остается надеяться, что колодец не пересох. Как предыдущие два, — зачем-то напомнил он.

— Три подряд — это было бы слишком! — не выдержал Александр.

Я чувствовал себя виноватым: в Туарсетт имелся и другой путь. Длиннее на треть, что заняло бы лишнее время, но,