— Пытаюсь откусить от нее кусочек, чтобы понять — что же это, ваше величество.

Скрывать дальше не имело смысла: теперь короля признали и те, кто никогда не видел его профиля на золотых монетах Нимберланга.

— Политика, сарр Клименсе, — это игра вдолгую. Банальность, а точнее не скажешь. До свидания, был приятно удивлен, когда увидел вас здесь. И не забывайте, я — ваш горячий поклонник. Быть столько лет подряд первой шпагой в королевстве, где фехтование вознесено в культ — кое-что значит.

Александр проводил короля восторженным взглядом. Наверное, Аугуст полностью его заслуживал. С той поры, как он взошел на престол, Нимберланг не узнать. Сильная армия, мощная экономика, а во многом областях страна находится на острие прогресса. Четыре войны подряд Аугуст не проиграл, прибавив много территорий. Чем не объект восхищения для молодого пытливого ума? Проблема в том — упорно поговаривают, Аугуст намерен затеять новую, причем с моей родной Ландаргией.

— Какой же у него конь! — провожая короля взглядом, цокал языком Евдай. — Сдается мне, сарр Клименсе, по выносливости он не уступит вашему!

«И далеко опередил его экстерьером, — я потрепал по холке фыркнувшего Рассвета. — Но все-таки мой — лучший».

К храму ведут расположенные по спирали триста пятьдесят семь ступеней. Эту ценнейшую информацию доверил мне Аглишер, и в последствии я не знал, куда ее применить. Поднимаясь по ступеням, наверняка мне следовало думать о тех, кто когда-то по ним шел, и какие при этом надежды чаял. Сюда не приходят без расчета на то, чтобы о чем-нибудь не попросить. Благополучного завершения дел, здоровья для себя или родственников, часто достатка, во всех случая аргументированно. А заодно самому определиться, чего просить. Или поразмышлять о вечном. Бренности бытия, и что мы после себя оставим. Но я в мечтах представлял нашу с Аннетой встречу после разлуки, красочно ее расписывал, и времени на пустяки не осталось.

Храм представлял собой подобие часовни — древней, остроконечной, серой, как и скалы вокруг. И монолит плиты с отпечатком босой ноги Пятиликого. Теперь следовало обойти вокруг него, и никогда уже не вернуться: второй раз приходить нельзя. Помимо количества ступеней, это были все знания, которые удалось получить, потратив столько времени.

Ночной Туарсетт совсем не походил на сказочный город и вблизи. Разве что казалось — время застыло в нем навсегда.

— О, бургомистр Джастин Масингер почтил нас своим вниманием! — взгляд Аглишера был направлен на в меру дородного, плешивого и подобострастного господина, наряженного в темный сюртук и такую же шляпу.

— Кто рядом с ним? Комендант гарнизона?

— Все так и есть, сарр Клименсе, подполковник Джейкоб сар Баарбах.

Официально целью нашей миссии была инспекция, о чем в Туарсетте знали заранее, и потому их появление в столь поздний час на площади перед ратушей не удивляло. Тем больше, что часть людей Стаккера уже прибыла.

— Приветствую вас, господа! Прошу извинить, но мы не смогли преодолеть соблазна побывать в храме, когда проезжали мимо.

— И каковы впечатления? — голос у бургомистра был таким, как будто тот полностью его заслуга, и не хотелось Масингера разочаровывать.

— Ради него одного стоило сюда приехать. Господа, если не будете против, отложим дела на потом: дорога далась нелегко.

— Покои вам приготовлены, — заверил бургомистр. — А завтра вечером почту за честь принять в своем доме.

То, что Масингер назвал покоями, было двумя просторными комнатами, обставленными редкостно не гармонирующей мебелью. Я готов был поклясться, что значительная часть оказалась здесь не далее, чем накануне: слишком ее много. Одних подсвечников и канделябров зажжено столько, словно бургомистр полностью уверен — гость панически боится темноты. Особое умиление вызвало обилие гобеленов разнообразной тематики и всевозможной степени сохранности.

Но постель была широка, упруга и от нее пахло свежим бельем. На столике, рядом с бутылкой бренди одной из любимых марок, расположился графин, наверняка заполненный местным вином. Вскоре должны были наведаться из Дома Милосердия и осмотреть рану. Вслед за этим ждали ванна и ужин. А когда проснусь, обязательно обрадуюсь тому, что впереди целый день отдыха.

…Следующим вечером, на приеме, бургомистр Масингер был излишне суетлив. По той причине, что видел во мне возможность перебраться в Клаундстон. Главное, чтобы имя осталось в памяти. Пройдет время, потребуются люди, в нужный момент оно может всплыть, и тогда Масингер вцепится в шанс мертвой хваткой. У Джастина получилось. Хотя бы по той причине, что жалоб на него в архиве канцелярии наместника нашлось значительно меньше, чем на других. А если затруднения все же возникнут, мне достаточно взглянуть на любой гобелен, чтобы в памяти немедленно возникло — Джастин Масингер.

За столом непринято говорить о трех вещах — политике, деньгах и болезнях. Наверняка жители Туарсетта редкостно здоровы, потому что о хворях не было произнесено ни слова, но две оставшиеся темы обсуждались живо. Все непременно сводилось к тому, что собравшихся интересовало мое мнение, ведь оно не могло быть иным, чем у нового наместника. Витал в воздухе и другой вопрос, который так и не озвучили. Наша встреча с Аугустом обросла слухами, что перешло в уверенность — ради нее в Туарсетт я и прибыл. Иначе не складывалось. Отчетность меня не интересовала, каких-либо указаний никто не получил, как не было ни разносов, ни похвал, ни чего-то другого.

Взгляды за спиной были привычны. «Да-да, тот самый Даниэль сарр Клименсе, о котором газеты частенько пишут в светских хрониках, освещая его очередную победу на дуэли или турнире. Столичная знаменитость, можно сказать». Большая часть мужчин в доме Масингера вела себя, как и обычно в таких случаях — в разной степени настороженно. И как собеседники становились ценны те, кто отчетливо понимал — делить нам нечего, а первым не начну никогда. Подполковник Баарбах оказался обладателем нескольких орденов, человеком с богатой биографией, и настолько великолепным рассказчиком, что постоянно приходилось избегать его компании. В обществе принято считать меня безэмоциональным человеком. Все далеко не так, и всему есть объяснение. Давнее ранение в горло не позволяет не то, что кричать, но даже говорить громко. А другое, на щеке, улыбаться, превращая любую попытку в уродливую гримасу. Так вот, в шутках подполковника сошлось все, что мы в них ценим — тонкость, неожиданность ситуации, в меру приправленные крупицей морали, щепоткой пикантности и цинизмом на кончике ножа. Курт Стаккер нашел с ним общих знакомых, и расставались они почти в приятельских отношениях. Вечер Масингеру удался на славу, а местное