Когда человеку плохо, он обычно тянется к тому, ктоблагополучен и счастлив. Это не правильно. Надо идти к тому, кому еще хуже, ктопотерялся совсем. Надо идти к нему и помогать, и жизнь тогда заиграет новымикрасками, а фортуна повернется к вам своим прекрасным лицом.

Я крепко спала (что в последнее время редкость), когда срединочи раздался телефонный звонок. Из Петербурга звонила Алиса. Оказывается, горечеловека ожесточает. Звонок?! Ночью?! В другое время я взволновалась бы, теперьже была лишь возмущена.

— В кои-то веки удалось заснуть, — гаркнула я, — и вот те,здрасте, кому-то бессовестному приспичило меня разбудить.

Голос Алисы звучал вяло и безжизненно.

— Сонечка, не ругайся, — жалобно попросила она. — Мне худо,худо.

Я взревела:

— Что? Не ругайся?

Остановиться я уже не могла, а глянув на часы, и вовсевзбесилась:

— Почему бы мне не поругаться? Ты представляешь, что такоеночь для женщины, которая рассталась с любимым мужчиной? Ночь — это не простоночь, а пытки ада! Теперь, когда ты меня разбудила, до утра не усну, лежатьбуду и мучиться, чем там они занимаются, мерзавцы, что поделывают?

— Кто? — изумилась Алиса.

— Да Женька с Юлькой, о ком же я могу говорить! Уснули ужеили еще… Сама понимаешь… У них же медовый месяц, этим они с вечера и до утразанимаются, потому и сплю так мерзко. Боже! Как представлю, что мой Женька! МойЖенька!! С этой проституткой!

— С твоей любимой Юлей, Юлей, — вяло подсказала Алиса.

— Ужас! Ужас! — живо отреагировала я. — И после всего этоготы, бездушная, будишь меня?!

— Мне худо, — прошелестела Алиса. — Очень худо. Простоумираю, умираю.

Если учесть, что не прошло и недели, как мы с Алисойрасстались, то станет ясно, почему я так скептически к ее словам отнеслась.Неделю назад Алиса на собственном вернисаже выглядела по-трясно. Была вызывающесчастлива, непростительно молода и красива. Нетрудно представить, как это«радовало» меня, убитую горем, подругой и мужем.

— В чем дело? — сухо поинтересовалась я. — Каким это образомты умираешь? На вернисаже ты выглядела не старше двадцати пяти, так изволь ичувствовать себя так же.

— Сейчас я выгляжу на пятьдесят, — порадовала меня Алиса и спечалью добавила:

— Сухость во рту, и раскалывается голова.

— Ха! Сухость во рту! Раскалывается голова! Передать немогу, как я разозлилась.

— Милочка, симптомы известные, — саркастично рассмеялась я,готовясь к многочасовой лекции о правильном образе жизни.

В роли лектора, естественно, видела исключительно себя —кого же еще? Не Алису же.

— Богемная жизнь! — вдохновенно воскликнула я. — Об этомнадо было в первую очередь думать, когда на старости лет взбрело в голову тебе,психологу, художницей сделаться.

— Сбылась моя мечта, — едва слышно произнесла Алиса.

— Так не жалуйся теперь! — гаркнула я. — Сухость во рту,раскалывается голова. Богемная болезнь! Элементарное похмелье! Теперь ты потакому ничтожному поводу мне каждый раз из Питера в Москву будешь звонить?Послушай: если головка бобо, а во рту бяка, не жаловаться надо, а лечиться.Баночку пива прими, и все как рукой снимет.

— Не снимет, — возразила Алиса. — Мне худо, очень худо, истрашно болит голова, голова.

— И что? Что прикажешь мне делать? Бежать из Москвы в Питернакладывать компрессы, компрессы? — спросила я и тут же на себя разозлилась.

Привычка Алисы повторять последние слова заразна. Как толькоя начинаю общаться с ней, тут же твержу одно и то же. Сколь ни стараюсь, как засвоей речью ни слежу, слова-дублеры сами слетают с языка, и ничего поделать сэтим не могу. Только злиться и остается.

Я злилась, а Алиса уже рыдала. Естественно, в такойобстановке сон пропал.

— Хорошо, хорошо, — сказала я Алисе. — Не будем ругаться,скажи прямо: что ты хочешь от меня? От меня!

— Соня, я чахну, — прошелестела Алиса. — Здесь творитсянечто странное. По телефону объяснить не могу, пожалуйста, приезжай, приезжай.

И я поехала.

Алиса — психолог. Уж не знаю какой. Но, судя по отзывамспециалистов, хороший. В любом случае, этого ее качества я оценить не могу,зато с полной ответственностью заверяю, что художник она отвратительный. Навернисаже ее я просто сгорала со стыда. Тем больше сгорала, чем сильней Алисухвалили. Первую картину я кое-как «зажевала», вторую даже «переварила», а воттретьей «подавилась». Громадное полотно: три на четыре. Литры краски, а врезультате лежащая на спине корова, белая в черных яблоках, и над ней вместонеба — полосатый матрас, вместо солнца — зеленый арбуз. Если это талант, тогдачто бездарность?

— Алиса, — с присущей мне прямотой сказала я, — тот, ктовнушил тебе, что ты художник, — враг твой. Жила сорок лет без холста и красок идальше без них живи. Мой тебе добрый совет.

Вместо спасибо Алиса обиделась. А все ее Герман. Он, итолько он, портит Алису, всем капризам ее потакает. Мало ли что ей в головувзбредет? Сегодня — художница, завтра — дрессировщица. Так что же, тигров ейпокупай? Другой бы муж покрутил у виска пальцем, да тем дело и закончилось бы,Герман же новую квартиру купил. На Васильевском острове, на набережной рекиСмоленки. Роскошную квартиру в двух уровнях, с громадной мастерской под самойкрышей, с гигантским окном. Твори, дорогая!

И дорогая творит. Видели бы, что она вытворяет — чиститкисти о холст, называя это вдохновением. Захламила мазней мастерскую! Затотеперь все вокруг говорят, что у Германа жена художница.

С этими мыслями я подкатила к дому Алисы, с ними же вошла вподъезд, нервно перекладывая объемистую сумку из одной руки в другую.Загрузилась в лифт. Едва Алиса открыла мне дверь, в нос ударил запах красок.Бросив на пол сумку, я помчалась распахивать окна.

— Ну-у, дорогая, — воскликнула я, когда во всей квартирераспахнутым оказалось все, что возможно, — головная боль и сухость во рту —цветочки. Так и токсикоманкой недолго стать.

— Думаешь, дело в красках? В красках?

— А в чем же еще? Здесь же газовая камера! Как только Германтакое терпит?

— Герман в Мексике, в Мексике, — напомнила Алиса.

Сама там недавно была, страшенный роман поимела, но никакогоГермана не заметила. Впрочем, Мексика большая, да дело и не в том.

Я наконец пригляделась к Алисе. Она действительно выгляделакое-как. Ее пастельно-бронзовый загар, с которым она не расстается круглый год,поблек, кожа посерела. Яркие синие глаза угасли, потеряли лазурность. Дажеволосы, роскошные волосы цвета спелой пшеницы потускнели и стали похожи насолому.