И вот в пору, роковую для добропорядочности обеих девочек,они лишились всего и в один день: ужасное банкротство швырнуло их отца в такуюглубокую пропасть, что он вскоре скончался от горя; спустя месяц за нимпоследовала его жена. Участь сироток решили двое дальних и равнодушных родственников.Их доля в наследстве, ушедшем на погашение долгов, составила по сто экю накаждую; никто о них не позаботился, перед ними открылись двери монастыря, имвручили жалкое приданое и предоставили свободу, с которой они могли делать все,что угодно.

Жюльетта, живая, легкомысленная, в высшей степенипрелестная, злая, коварная и младшая из сестер, испытала лишь радость оттого,что покидает темницу, и не думала о жестокой изнанке судьбы, разбившей ееоковы. Жюстина, более наивная, более очаровательная, достигшая, как мыотметили, возраста пятнадцати лет, одаренная характером замкнутым иромантичным, сильнее почувствовала весь ужас своего нового положения; обладаяудивительной нежностью и столь же удивительной чувствительностью в отличие отсестры, тяготевшей к искусствам и к утонченности, она вместе с тем отличаласьпростодушием и добросердечием, которые должны были завести ее во множестволовушек.

Эта юная девушка, обладательница стольких высоких качеств,обладала и красотой известных всем прекрасных девственниц Рафаэля. Большиекарие глаза, наполненные сиянием чистой души и живым участием, нежная гладкаякожа, стройная гибкая фигурка, округлые формы, очерченные рукой самого Амура,чарующий голос, восхитительный рот и прекраснейшие в мире глаза — вот беглыйпортрет нашей младшей прелестницы, чьи необыкновенные прелести и нежные чертынедоступны для нашей кисти; если даже наши читатели представят себе все, чтоможет создать самого соблазнительного их воображение, все равнодействительность окажется выше.

Обеим девочкам дали двадцать четыре часа, чтобы покинутьмонастырь. Жюльетта хотела осушить слезы Жюстины. Видя, что ничего у нее неполучается, она, вместо того, чтобы утешать, принялась ее ругать. Она упрекалаее в чрезмерной чувствительности; она ей сказала с философскойрассудительностью, несвойственной ее возрасту, которая доказывала в ней опасноеброжение самых причудливых сил природы, что не стоит ни о чем печалиться в этоммире; что в самой себе можно найти физические ощущения достаточно острые и сладострастные,способные заглушить голос моральных угрызений, которые могут привести кболезненным последствиям; что этот метод тем более заслуживает внимания, чтоистинная мудрость скорее заключается в том, чтобы удвоить свои удовольствия,нежели в том, чтобы увеличивать свои горести; что не существует ничего на светезапретного, если это поможет заставить замолчать свою коварнуючувствительность, которой преспокойно пользуются другие, между тем как намсамим она доставляет одни лишь печали.

— Смотри, — сказала она, бросаясь на кровать передсестрой и заголяясь до пупка, — вот как я делаю, Жюльетта, когда меняодолевают печальные мысли: я ласкаю сама себя… я кончаю… и это меня утешает.

Тихая и добродетельная Жюстина пришла в ужас от такогозрелища; она отвернула взор, а Жюльетта, продолжая массировать свой маленькийвосхитительный бугорок, говорила сестре:

— Ты — дурочка, Жюстина; ты красивее меня, но никогдаты не будешь так счастлива, как я.

Скоро, не прекращая своего занятия, юная распутницаиспустила вздох, и ее горячее семя, выброшенное перед опущенными глазамидобродетели, мгновенно осушило источник слез, которые, без этого поступка, онавозможно пролила бы по примеру своей сестры.

— Глупо беспокоиться о будущем, — продолжала междутем сладострастная дева, садясь подле Жюстины. — С нашими фигурами и внашем возрасте мы ни за что не умрем с голоду.

По этому случаю она напомнила сестре о дочери их прежнихсоседей, которая, рано сбежав из родительского дома, превратилась в богатуюсодержанку и, уж конечно, теперь живет много счастливее, чем если бы осталась всемейном лоне.

— Следует остерегаться мысли о том, — прибавилаона, — что девушку делает счастливой брак. Попав в лапы Гименею, она,будучи расположенной страдать, может рассчитывать на очень малую дозунаслаждения, зато, окунувшись в либертинаж, она всегда в состоянии уберечь себяот коварства любовника или утешиться множеством поклонников.

Жюстина содрогнулась от этих речей. Она сказала, что скореепредпочтет умереть, чем согласиться на бесчестье, и увидев, что сестра твердовознамерилась ступить на путь, который ее ужасал, отказалась устроиться вместес ней, несмотря на все старания Жюльетты.

Таким образом девушки расстались, не обещав вновь свидеться,как только стали ясны окончательно их противоположные намерения. Да развесогласилась бы Жюльетта, которой предстояло сделаться светской дамой, приниматьбедную девчушку, чьи склонности, добродетельные, но приземленные, могли бы ееобесчестить? Со своей стороны, захотела бы Жюстина подвергнуть опасности своинравы в обществе извращенного создания, которое станет жертвой распутства ипубличного позора?

Теперь с разрешения читателя мы покинем эту маленькуюраспутницу и постараемся рассказать о событиях жизни нашей целомудреннойгероини.

Как бы нам ни твердили, что миру нужно совсем немногодобродетели, гораздо приятнее для биографа описывать в персонаже, чью историюон хочет поведать, черты доброты и бескорыстия, нежели непрестанно направлятьмысль на разврат и жестокость, что будет принужден делать тот, кто в своем ещене написанном романе развернет перед нами чрезвычайно скандальное и столь женепристойное жизнеописание безнравственной Жюльетты.

Итак, Жюстина, которую в детстве любила портниха ее матери,в надежде, что эта женщина посочувствует ее несчастью, отправляется к ней,рассказывает ей о своих злоключениях, просит у нее работу… Ее почти не узнают игрубо прогоняют прочь.

— О небо! — так говорит бедняжка. — Неужелитебе угодно, чтобы первые же шаги, которые я сделала в этом мире,ознаменовались огорчениями?.. Эта женщина любила меня когда-то, почему жесегодня она меня отталкивает? Увы, очевидно дело в том, что я — бедная сирота,что у меня нет больше ничего, а людей уважают только ради тех выгод, которыесобираются из них извлечь.

Жюстина, обливаясь слезами пошла к своему священнику; она совсем жаром своего возраста описала ему свое отчаянное положение. По этомуслучаю она оделась в белое узкое платьице, ее красивые волосы были небрежнозабраны под большим мадрасским платком; только-только намечающаяся грудь почтине выделялась под двойной газовой тканью, которая прикрывала ее от нескромноговзора; ее прелестное личико было несколько бледным по причине снедающих еепечалей, зато слезинки, то и дело набегавшие ей на глаза, придавали им ещебольшее очарование… Словом, невозможно было выглядеть прекраснее,

— Вы видите меня, сударь, — обратилась она ксвятому отцу, — в положении, весьма плачевном для молодой девушки. Япотеряла отца и мать; небо отобрало их у меня в возрасте, когда мне большевсего нужна их помощь; они умерли разоренными, сударь, — и у меня большеникого нет. Вот все, что они мне оставили, — продолжала она, показываядвенадцать луидоров, — и негде мне преклонить мою бедную голову. Вы ведьпожалеете меня, не правда ли, сударь? Вы — служитель религии, а религия —обитель всех добродетелей; во имя Бога, о котором она говорит и которого яобожаю всеми силами своей души, во имя Всевышнего, чьим слугой вы являетесь,скажите мне, как второй отец, что мне делать и чем мне заниматься?