В прошлом у него была какая-то сомнительная история, толкомникто ничего не знал, но слухи ходили. Впрочем, следствия никакого не велось,во всяком случае, официально, но.., при упоминании о Фредди Дейкерсе кое у когочуть заметно поднимались брови.

— Затем будет Энтони Эстор, драматург.

— О, конечно, — воскликнул мистер Саттертуэйт. — Это ведь ееперу принадлежит «Одностороннее движение». Я смотрел эту пьесу два раза. Нынчеэто гвоздь сезона.

Мистер Саттертуэйт был чрезвычайно доволен собой: для негоне тайна, что Энтони Эстор — женщина. И как ловко он это ввернул!

— Как же ее настоящая фамилия? Запамятовал, — сказал сэрЧарлз. — Уиллс, так, кажется? Я ведь только однажды с нею встречался. А сегодняпригласил ее, чтобы доставить удовольствие Анджеле. Вот вроде и вся компания.

— А из местных кто-нибудь будет?

— О да! Ну, разумеется, Беббингтоны. Он пастор, оченьславный малый, вполне светский, его жена — весьма приятная дама. Дает мне урокисадоводства. Итак, будут Беббингтоны.., и леди Мэри с Мими. Пожалуй, все. Ахда! Еще некий юноша, его зовут Мендерс. Он, кажется, журналист. Красивыймолодой человек. Ну вот и все.

Мистер Саттертуэйт, отличавшийся крайней дотошностью,принялся пересчитывать по пальцам:

— Мисс Сатклифф — раз, Дейкерсы — три, Энтони Эстор —четыре, леди Мэри с дочерью — шесть, пастор с женой — восемь, юноша — девять, снами получается двенадцать. Кто-то из вас просчитался — мисс Милрей или вы, сэрЧарлз.

— Нет, мисс Милрей не может просчитаться, — заверил его сэрЧарлз. — Она никогда не ошибается. Позвольте.., да, ей-богу, вы правы. Одногоупустил. Просто из головы вон. — Сэр Чарлз засмеялся. — Вот бы он огорчился.Этот человек невероятно честолюбив. Не знаю, кто может сравниться с ним в этомсмысле.

В глазах мистера Саттертуэйта мелькнула насмешка. Он всегдасчитал, что самые честолюбивые создания на свете — это актеры. И сэр Чарлзотнюдь не исключение. «В своем глазу бревна не видишь», — подумал мистерСаттертуэйт, которого чрезвычайно позабавила эта мысль.

— Так кто же он?

— Один чудаковатый малый, — сказал сэр Чарлз. — Впрочем,весьма знаменитый. Возможно, вы о нем слышали. Эркюль Пуаро. Он бельгиец.

— А-а, детектив, — обрадовался мистер Саттертуэйт. — Как же,как же, мне приходилось встречаться с ним. Выдающаяся личность.

— Да, незаурядная, — согласился сэр Чарлз.

— Я с ним не знаком, — сказал сэр Бартоломью, — но наслышано нем довольно. Он ведь, кажется, уже ушел в отставку, да? Не знаю, правда лито, что о нем рассказывают, или просто досужие вымыслы… Что ж, Чарлз, будемнадеяться, эти выходные пройдут без преступлений — Это отчего же? Толькооттого, что с нами будет детектив? По-моему, Толли, вы ставите телегу впередилошади, вам не кажется?

— Ну, у меня на этот счет своя теория.

— Что за теория, доктор? — заинтересовался мистерСаттертуэйт.

— Видите ли, я считаю, что человек сам притягивает к себеразные приключения, а не наоборот. Почему у одних людей жизнь увлекательная, ау других — унылая? Думаете, это зависит от обстоятельств? Ничуть не бывало.Один колесит по всему свету, и с ним ничего не случается. Накануне его приездапроисходит кровавая бойня, только он уедет — землетрясение; на пароход,которому суждено пойти ко дну, он непременно опоздает. Другой же всю жизньпроводит в Бэллеме, ездит изо дня в день только в Сити, но у него сплошныенеприятности.

Банды шантажистов, роковые красотки, угонщики автомобилей —все тут как тут. Есть люди, которым на роду написано потерпеть кораблекрушение.Посади их в лодку посреди детского бассейна, они все равно утонут. А такие, какЭркюль Пуаро, не ищут преступление, оно само идет им в руки.

— В таком случае, — сказал мистер Саттертуэйт, — может, онои к лучшему, что мисс Милрей присоединится к нам, все-таки хоть не будет застолом чертовой дюжины.

— Ладно уж, — сэр Чарлз сделал широкий жест, — будьпо-вашему, Толли, пусть убивают, если вам так хочется. Ставлю только одноусловие — жертвой буду не я.

И все трое, смеясь, пошли к дому.

Больше всего на свете мистера Саттертуэйта интересовалилюди. Особенно представительницы прекрасного пола. Их он понимал очень хорошо,значительно лучше, чем это обычно свойственно мужчинам. Он без труда постигалих психологию, ибо ему самому были присущи некоторые женские черты. Дамы охотноповеряли ему свои тайны, но никогда не принимали его всерьез. Порой это немногоогорчало мистера Саттертуэйта. Ему тогда казалось, что на сцене жизни он лишьзритель, наблюдающий за развитием драмы, в которой для него нет места. Но,честно говоря, эта роль вполне его устраивала.

Этим вечером, сидя в просторной гостиной, выходящей натеррасу и стилизованной неким модным художником под роскошную каюту корабля,мистер Саттертуэйт с неподдельным интересом разглядывал волосы Синтии Дейкерс,стараясь подыскать название тому редкому оттенку, который Синтия ухитрилась импридать. Цвет был совершенно невиданный, но довольно приятный для глаз,какой-то зеленовато-бронзовый. Краска, должно быть, прямо из Парижа,предположил мистер Саттертуэйт. Трудно было сказать, хороша ли собой миссисДейкерс на самом деле, но выглядела она сногсшибательно — высокая, с фигуройбезупречно отвечающей требованиям моды. Шея и руки у нее в любое время годаимели оттенок легкого курортного загара, естественного или искусственного — неразберешь. Зеленовато-бронзовые волосы уложены в замысловатую и, бесспорно,наимоднейшую прическу, которую способен сотворить только лучший лондонскийпарикмахер. Выщипанные брови, подкрашенные ресницы, чуть заметный налеттончайшего грима на лице, рот, незатейливо очерченный природой, но обретший спомощью помады изящный изгиб — все как нельзя более шло к ее вечернему платью,чрезвычайно простенькому (смешно, до чего обманчива эта кажущаяся простота!),из какой-то необычайной материи — тускло-синей, но как бы светящейся изнутри.

«Умеет себя подать, — подумал мистер Саттертуэйт,одобрительно глядя на нее. — Интересно, какова она на самом деле».

На этот раз он имел в виду не внешность миссис Дейкерс, а еехарактер.

Говорила она с расстановкой, манерно растягивая слова:

— Мой дорогой, это было просто невероятно. Знаете, всегдасуществует нечто, по природе своей невозможное. Так вот, это было из разряданевозможного. Это было.., пронзительно.

«Пронзительно» — нынче очень модное словечко, — отметил просебя мистер Саттертуэйт. — У всех на языке это «пронзительно».