Потом Кейт захлестнула новая волна паники и ужаса, и ейпришлось приложить огромные усилия, чтобы совладать с собой. «Я должна бытьсильной, — твердила она себе. — Должна быть сильной ради него. Нужновзять себя в руки. Я должна остаться такой, какой я была всегда, какой я сталаблагодаря ему». Джо ожидал бы от нее именно этого, и Кейт не могла егоподвести. Нельзя уступать ужасу, нельзя сдаваться бездонному мраку, готовомупоглотить ее с головой.

Закрыв глаза, Кейт негромко позвала Джо по имени, нознакомая комната, в которой они провели столько счастливых часов, не отозваласьдаже эхом.

— Не уходи, Джо! — прошептала она, чувствуя, какслезы катятся по щекам. — Я не могу без тебя…

— Я здесь, Кейт. Я никуда не уйду. Ты сама отлично этознаешь.

Голос, раздавшийся у нее в ушах, был негромким, спокойным иказался настолько реальным, что Кейт невольно оглянулась через плечо. Она знала— этот голос ей не почудился. Джо никогда не покинет ее; просто, подчиняясьвысшему порядку мироустроения, он совершил то, что должен был, —отправился туда, где ему предназначено было пребывать: в свое любимое небо. Всегоды, что они были вместе, он часто уходил от нее туда, вся разница заключаласьв том, что прежде Джо обязательно возвращался. Но даже теперь, когда онподнялся в небо, чтобы остаться в нем навеки, для нее Джо остался таким же,каким был всегда: сильным, надежным, непобедимым.

И свободным.

Того, что произошло, нельзя было изменить никакими силами.Но Кейт знала: самый мощный взрыв, даже вселенская катастрофа не смогут отнятьу нее Джо. Правила, применимые для обычных людей, к нему не подходили вовсе. Онне мог просто так взять и умереть — «отдать концы», «протянуть ноги», «сыгратьв ящик». Он должен был уйти, а она — как уже не раз случалось — должна былаотпустить его туда, в его настоящий дом. И для обоих это был последний подвигсамопожертвования, подвиг любви и мужества…

Но, несмотря на все это, Кейт чувствовала: жизнь без негодля нее невообразима, невозможна. Глядя в сгущающиеся за окном снежные сумерки,она словно наяву видела, как Джо медленно уходит от нее в темноту. Вот онобернулся, чтобы улыбнуться ей в последний раз, и Кейт поняла, что видит еготаким, каким он был тридцать четыре года назад. Таким, каким она его помнила илюбила.

Ночь за окном наливалась тишиной, и в доме тоже воцариласьглухая, ватная тишина. Даже часы в прихожей — старинные ходики забытойшвейцарской фирмы — остановились, перестали стучать. Снег за окном валилстеной, белым саваном окутывая окрестности, а Кейт мысленно возвращалась вседальше и дальше в прошлое — в тот далекий вечер, когда они впервые увидели другдруга. Тогда ей было семнадцать, а Джо — двадцать девять, и он был молод ипрекрасен. Эти незабываемые минуты изменили всю ее жизнь, Кейт до сих порпомнила, как подняла на него глаза и как он протянул ей руку, приглашая натанец.

И долгий, долгий танец начался…

Кейт Джемисон познакомилась с Джо Олбрайтом в декабре тысячадевятьсот сорокового года, за три дня до Рождества. Это произошло на балу,который давали близкие знакомые ее родителей в честь восемнадцатилетия старшейдочери. Семья Джемисон специально приехала в Нью-Йорк из Бостона, чтобы сделатькое-какие рождественские покупки и побывать на этом балу. Обычносемнадцатилетние девушки на подобные мероприятия не допускались, но Кейт былахорошо знакома с младшей сестрой дебютантки. Часто бывая у подруги в доме, онасовершенно очаровала ее родителей, к тому же для своего возраста Кейт выгляделадостаточно взрослой, и для нее было сделано исключение.

Кейт была буквально на седьмом небе от счастья: ей ещеникогда не приходилось бывать на настоящих «взрослых» празднествах. Большойбальный зал, куда она вступила в сопровождении отца, был полон интересных изнаменитых людей. Отец шепотом называл ей имена губернаторов штатов, известныхполитических деятелей, крупных банкиров, состоятельных промышленников. Но,главное, Кейт увидела сразу стольких интересных молодых людей, что из них можнобыло сформировать дивизию или даже целую армию. Несколько сотен гостей с трудомразместились в бальном и банкетном залах, в малой гостиной (размером с хорошеефутбольное поле), в зале для приемов и библиотеке, где тоже были накрыты столы.И все равно для всех мест не хватило, и в саду особняка был разбит просторныйшатер. И в шатре, и в бальном зале играли оркестры, кружились пары, сверкалибриллианты и обнаженные плечи дам, мужчины были во фраках, кремовых смокингах ибелых «бабочках».

Особенно очаровательна была сама виновница торжества —миниатюрная, хрупкая блондинка в платье от Скиапарелли. На щеках ее гореллегкий румянец восторга и волнения, и волноваться было отчего — ведь этогомомента она ждала все свои восемнадцать лет. Сегодня дебютантку представляливысшему обществу, после чего она официально считалась взрослой. Стоя рядом сродителями, она принимала гостей и напоминала прелестную фарфоровую куколку —лишь ресницы ее слегка трепетали, когда специальный глашатай громко выкликалимя очередной знаменитости.

Когда подошла очередь семейства Джемисон, Кейт поцеловаласестру подруги и от души поблагодарила за приглашение. Пока девушки стояли другпротив друга, они напоминали двух балерин с картины Дега и казались оченьпохожими, хотя на самом деле были совсем разными. Восемнадцатилетняя дебютанткабыла тонкой, как тростинка; казалось, стоит подуть ветру, и ее унесет. Еефигура только-только начала приобретать округлые, женственные формы, отчего онапоходила на подростка — особенно по сравнению с Кейт, внешность которой былакуда эффектнее. Кейт была довольно высокой, с тонкой талией и массой густыхтемно-каштановых волос, свободно падавших ей на плечи. Темно-голубые глаза вобрамлении густых ресниц напоминали горные озера; безупречной формы скулы моглибы служить моделью для Микеланджело, а фигуре позавидовал бы и Пракситель.

Но различие между девушками заключалось не только вовнешности. Юная дебютантка была спокойна и сдержанна — во всяком случае,старалась казаться таковою, и ей это вполне удавалось, если не считать легкого,едва заметного румянца на щеках. Кейт же, напротив, излучала энергию ижизнерадостность молодости. Когда хозяева представляли ее другим гостям, онавдруг улыбнулась, буквально ослепив всех блеском безупречных зубов и голубыхглаз. В форме ее губ было нечто такое, что казалось — она вот-вот скажет что-тоочень смешное или очень важное и окружающим непременно захочется это запомнить.Ей словно хотелось поделиться своей непосредственностью и любовью к жизни совсеми сразу.

Но вместе с тем в Кейт было и что-то загадочное,чарующе-таинственное, будто она явилась в этот мир откуда-то из дальних краев —явилась, чтобы властвовать. В любой толпе Кейт не затерялась бы, ибо в ней небыло ничего ординарного, но главный ее секрет был не только и не столько вовнешности, сколько в ее естественном очаровании и остроумии. Всегда, с раннегодетства, Кейт приходили в голову самые неожиданные замыслы, и она тут жеприводила их в исполнение, что не могло не нравиться ее родителям, ибо в семьеона была единственным и к тому же поздним ребенком. Мать произвела ее на светпосле двадцати лет бездетного замужества, поэтому было только естественно, чтородители души в ней не чаяли. Даже когда Кейт озорничала, они не сердились нанее, не бранили. Отец Кейт любил повторять, что стоило потерпеть два десяткалет, чтобы дождаться такую дочку, а мать с готовностью с ним соглашалась.