– Но ведь это не совсем так, а? Здесь есть телефоны игражданская радиостанция, наверное, тоже. Потом, в национальном парке«Скалистые горы» есть вертолеты, которые вполне могут сюда долететь, а такаябольшая площадка, как эта, вместит пару вертушек.

– Не знаю, не знаю, – сказал Уллман. – Передатчик в отелеесть – его вам покажет мистер Уотсон вместе со списком частот, на которыхследует выходить в эфир, если понадобится помощь. Телефонные линии между отелеми Сайдвиндером все еще идут поверху и чуть ли не каждую зиму где-нибудьобрываются, а это – минимум три недели, а максимум – полтора месяца. Еще всарае есть снегоход.

– Ну, тогда вы вовсе не отрезаны от внешнего мира.

Лицо мистера Уллмана приняло страдальческое выражение.

– Предположим, ваш сын или жена поскользнулись на лестнице ираскроили себе череп, мистер Торранс. Сочтете ли вы отель отрезанным в этомслучае?

Джек понял, что тот прав. Мчащийся на предельной скоростиснегоход может доставить вас в Сайдвиндер за полтора часа... вероятно. Вертолетиз Спасательной службы парков может добраться сюда за три часа... приоптимальных условиях. В снежный буран он даже не сумеет подняться. Доехать жена предельно быстро мчащемся снегоходе нечего и надеяться – даже если рискнешьвытащить серьезно пострадавшего человека на двадцать пять градусов ниже нуляили, учитывая холодный ветер, на сорок пять.

– В случае с Грейди, – сказал Уллман, – я рассуждал вомногом также, как мистер Шокли – в вашем случае. Одиночество само по себе можетоказаться губительным. Лучше, если с человеком будут его близкие. Если ислучится неприятность, подумал я, весьма вероятно, это будет не столь серьезно,как проломленный череп, несчастный случай с электроприборами или какие-нибудьсудороги. Серьезный случай гриппа, воспаление легких, сломанная рука, дажеаппендицит – все это оставляет довольно времени.

Подозреваю, что ничего бы не случилось, если бы Грейди примоем полном неведении не запасся в избытке дешевым виски и если бы не толюбопытное состояние, которое во время оно называлось «кабинной лихорадкой».Вам знаком такой термин? – Уллман изобразил слабую покровительственную улыбку,готовый дать разъяснения, стоит только Джеку признаться в своем невежестве, иДжек обрадовался, что может быстро и четко ответить.

– Это жаргонный термин, обозначающий клаустрофобическуюреакцию, которая проявляется у людей, много времени проведших друг с другомвзаперти. Внешне клаустрофобия проявляется как неприязнь к людям, с которымивас заперли. В крайних случаях могут возникнуть галлюцинации, насилие – такойпустяк, как подгоревший обед или спор, чья очередь мыть посуду, может окончитьсяубийством.

Уллман, похоже, пришел в сильное замешательство, что страшнообрадовало Джека. Он решил еще чуточку поднажать, но про себя пообещал Вендисохранять спокойствие.

– В этом-то, полагаю, вы и ошиблись. Он причинил им вред?

– Он убил их, мистер Торранс, а потом покончил с собой.Своих девочек он убил топориком, жену застрелил и сам застрелился. У него быласломана нога. Несомненно, он так упился, что упал с лестницы.

Уллман вытянул руки и добродетельно взглянул на Джека.

– У него было высшее образование?

– Собственно говоря, нет, не было, – несколько натянутосообщил Уллман. – Я полагал, что... э-э... скажем, индивидуум с не слишкомбогатой фантазией будет менее восприимчив к оцепенению, одиночеству...

– Вот в чем ваша ошибка, – сказал Джек. – Тупица сильнееподвержен кабинной лихорадке – так же, как он скорее пристрелит кого-нибудь закарточной игрой или ни с того, ни с сего ограбит. Ему делается скучно. Когдавыпадает снег, делать нечего, остается только смотреть телевизор или играть в «солитер»,жульничая, когда не можешь выложить все тузы. Остается только собачиться сженой, изводить детей придирками и пить. Засыпать все труднее, потому чтонечего слушать, поэтому он напивается, чтобы уснуть и просыпается с похмельем.Он становится раздражительным. И, может быть, ломается телефон, а антенну валитветром, заняться нечем, можно только думать, жульничать в «солитер» и делатьсявсе раздражительнее и раздражительнее... И, наконец, – бум, бум, бум.

– В то время, как образованный человек, такой, как вы?

– Мы с женой оба любим читать. У меня есть пьеса, надкоторой надо работать, Эл Шокли, вероятно, говорил вам об этом. У Дэнни –головоломки, раскраски, приемник на кристаллах. Я планирую выучить его читать иеще ходить на снегоступах. Венди тоже хотела бы научиться. Да, по-моему, мынайдем, чем заняться и не станем мозолить глаза друг другу, если телевизорвыйдет из строя. – Он помолчал. – Когда Эл сказал, что я больше не пью, он необманывал. Когда-то я пил, и это делалось серьезным. Но за последниечетырнадцать месяцев я не выпил и стакана пива. Я не собираюсь притаскиватьсюда спиртное и, по-моему, после того, как пойдет снег, у меня не будет случаядостать выпивку.

– Вот в этом вы абсолютно правы, – сказал Уллман. – Но покавас здесь трое, возможные проблемы умножаются. Я уже говорил об этом мистеруШокли, теперь я поставил в известность вас. Он ответил, что берет это под своюответственность и вы, очевидно, тоже готовы взять на себя ответственность...

– Да.

– Очень хорошо. Я согласен, поскольку выбор у меня невелик.И все же я предпочел бы нанять неженатого студента, который взял академическийотпуск. Ну, может быть, вы и справитесь. Теперь я передам вас мистеру Уотсону,который проведет вас по цокольному этажу и нашей территории. Но, может быть, увас есть еще вопросы?

– Нет. Никаких.

Уллман встал.

– Надеюсь, вы не в обиде, мистер Торранс. В том, что я вамизложил, нет ничего личного. Я только хочу, чтобы дела «Оверлука» шли, какнельзя лучше. Это отличный отель. И хочется, чтобы он таким и оставался.

– Нет. Не в обиде. – Джек снова сверкнул широкой рекламнойулыбкой, но порадовался, что Уллман не подал ему руки. Обида была. Еще какая.

Выглянув из кухонного окна, она увидела, что он просто сидитна краю тротуара, не играя ни грузовичками, ни фургоном, ни даже глайдером избальсы, которому так радовался всю неделю с тех пор, как Джек принес игрушку вдом. Просто сидит, уперев локти в бедра, окунув подбородок в ладони ивысматривает их старенький фольксваген – пятилетний малыш, поджидающий папу.

Венди вдруг стало не по себе – до слез не по себе.

Она повесила посудное полотенце на перекладину возлераковины и пошла вниз, застегивая две верхние пуговицы халата. Джек со своейгордостью! ЭЙ, НЕТ, ЭЛ, ПРОТЕКЦИИ МНЕ НЕ НАДО. ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ У МЕНЯ ВСЕТИП-ТОП. Щербатые стены в подъезде были исписаны цветными мелками, восковымикарандашами и аэрозольной краской. От крутой лестницы чуть что отлетали щепки.Дом пропитался кислым запахом старья – да что это за место для Дэнни послеаккуратного кирпичного домика в Стовингтоне? Соседи сверху, с четвертого этажа,официально не были женаты, но, если это ее не беспокоило, то беспокоили ихпостоянные злобные стычки. Парня сверху звали Том. После того, как барызакрывались, соседи возвращались домой и война начиналась всерьез – посравнению с этим остальные дни недели были всего лишь разминкой. Джек называлэто «ночные бои по пятницам», но это было не смешно. Женщина – ее звали Илейн –под конец ударялась в слезы и безостановочно повторяла: «Не надо, Том.Пожалуйста, не надо». А он орал на нее. Однажды они даже разбудили Дэнни, аДэнни спит, как убитый. На следующее утро Джек перехватил Тома, когда тот выходили, отведя подальше по тротуару, что-то сказал ему. Том расшумелся было, началгрозить, но Джек добавил еще что-то – слишком тихо, чтоб Венди могларасслышать, – и, мрачно покачав головой, Том ушел, и все. Это случилось неделюназад, несколько дней было получше, но с выходных жизнь стала возвращаться внормальное – простите, в ненормальное – русло. Для мальчика это было нехорошо.