Снова накатило чувство горечи, но сейчас Венди шла во двор иподавила его. Подобрав юбку, она уселась на край тротуара рядом с сыном испросила:

– В чем дело, док?

Он улыбнулся, но улыбка вышла формальной.

– Привет, ма.

Между обутых в кроссовки ног стоял глайдер. Венди заметила,что одно крыло треснуло.

– Хочешь, посмотрю, что тут можно сделать, милый?

Дэнни вернулся к созерцанию улицы.

– Нет. Папа сделает.

– Док, папа может до ужина не вернуться. В горы путьнеблизкий.

– Думаешь, машинка сломается?

– Нет, не думаю. – Но он дал Венди новую причину длятревоги. СПАСИБО, ДЭННИ, ЭТОГО МНЕ И НЕ ХВАТАЛО.

– Папа сказал, она может, – сообщил Дэнни небрежным, почтискучающим тоном. – Он сказал, бензонасос забит дерьмом.

– Дэнни, не говори такие слова.

– Бензонасос? – спросил он с искренним удивлением.

Она вздохнула.

– Нет, «забит дерьмом». Не говори так.

– Почему?

– Это вульгарно.

– Ма, а как это – вульгарно?

– Ну, все равно, как ковырять в носу за столом или делатьпи-пи, не закрыв дверь туалета. Или говорить что-нибудь вроде «забит дерьмом».Дерьмо – вульгарное слово. Хорошие люди так не говорят.

– А папа говорит. Когда он смотрел мотор в машинке, тосказал: «Господи, насос-то забит дерьмом». Разве папа плохой?

КАК ТЫ СПРАВЛЯЕШЬСЯ С ЭТИМ, УИННИФРЕД? ТРЕНИРУЕШЬСЯ?

– Папа хороший, но ведь он взрослый. И очень следит за тем,чтоб ничего такого не сказать при тех, кто не поймет.

– Как дядя Эл, да?

– Да, правильно.

– А когда я вырасту, мне можно будет так говорить?

– Думаю, ты будешь так говорить, понравится мне это или нет.

– А во сколько лет?

– Двадцать звучит неплохо, а, док?

– Как долго ждать...

– Понимаю, что долго, но, может, ты попробуешь?

– Ладно...

Дэнни снова уставился на дорогу. Он чуть пригнулся, какбудто собрался встать, но подползал ярко-красный жук, и это было куда большейновостью. Он опять расслабился. Венди задумалась, насколько переезд в Колорадоотразился на Дэнни. Он ничего не говорил, но она тревожилась, замечая, скольковремени он проводит наедине с собой. В Вермонте дети-ровесники Дэнни были утроих преподавателей, коллег Джека, и там был детский сад, но здесь не было никого,с кем Дэнни мог бы играть. Большую часть квартир занимали студентыуниверситета, женатых пар здесь, на Арапаго-стрит, было раз-два и обчелся, итолько совсем у немногих – дети. Она насчитала около дюжины студентов илистарших школьников, трех грудных младенцев – и все.

– Мам, почему папа потерял работу?

Выброшенная из раздумий Венди забарахталась в поискахответа. Они с Джеком уже обсуждали, как выйти из положения, если Дэнни задастименно этот вопрос, и диапазон ответов колебался от уклончивых объяснений дочистой, лишенной всякого глянца, правды. Но Дэнни не спрашивал. Вопроспрозвучал только сейчас, когда Венди чувствовала себя подавленной и меньшевсего готовой отвечать на него. Однако Дэнни не отводил глаз, возможно, читаяна ее лице смущение и делая из этого свои выводы. Она подумала, что побужденияи действия взрослых должны казаться детям такими же значительными и зловещими,какими кажутся опасные звери под сенью темного леса. Детей дергают туда-сюда,как марионеток, а зачем и почему – они представляют себе лишь смутно. Эта мысльопять привела ее в состояние, опасно близкое к слезам, и, стараясь прогнать их,она нагнулась, подняла сломанный глайдер и принялась вертеть его в руках.

– Дэнни, помнишь, папа тренировал дискуссионную команду?

– А как же, – сказал он. – Спор для потехи, да?

– Верно. – Она все вертела в руках глайдер, разглядываяназвание «Спидоглайд» и голубые звездочки переводных картинок на крыльях испохватилась, что рассказывает сыну чистую правду.

– Там был мальчик по имени Джордж Хэтфилд, папе пришлосьвыгнать его из команды. То есть, у Джорджа получалось хуже, чем у некоторыхдругих ребят. Джордж сказал, что папа выгнал его потому, что невзлюбил, а непотому, что он не справился. Потом Джордж сделал гадость. Думаю, ты знаешь обэтом.

– Это он провертел дырки в шинах нашей машинки?

– Да, он. После уроков, а папа поймал его за этим. – Тут онаснова замялась, но теперь деваться было некуда, выбор сузился: то ли сказатьправду, то ли солгать.

– Папа... иногда он поступает так, что потом жалеет об этом.Бывает, он не думает, как следовало бы. Не слишком часто, но иногда такоеслучается.

– Он сделал Джорджу Хэтфилду больно, как мне, когда ярассыпал все его бумаги, да?

ИНОГДА...

(Дэнни с загипсованной рукой...)

ОН ПОСТУПАЕТ ТАК, ЧТО ПОТОМ ЖАЛЕЕТ ОБ ЭТОМ.

Венди свирепо заморгала, загоняя слезы обратно.

– Почти так, милый. Папа ударил Джорджа, чтоб тот пересталрезать шины, а Джордж стукнулся головой. Тогда те, кто отвечает за школусказали, что Джордж больше не может ходить в нее, а папа – учить в этой школе.– Она замолчала, с опаской ожидая потока вопросов.

– А, – сказал Дэнни и снова принялся смотреть на дорогу.

Тема явно была закрыта. Если бы только и для Венди было также просто закрыть эту тему. Она поднялась.

– Пойду наверх, выпью чаю, док. Хочешь парочку печений истакан молока?

– Я лучше подожду папу.

– Не думаю, что он доберется домой раньше пяти.

– Может, он рано приедет.

– Может и так, – согласилась она. – Вдруг успеет.

Она была уже на полпути к дому, когда он позвал: «Ма!»

– Что, Дэнни?

– Тебе хочется уехать в этот отель и жить там зимой?

Ну который из пяти тысяч ответов, скажите на милость, надобыло выбрать? Объяснить, что она думала вчера? Или прошлой ночью? Или сегодняутром? Каждый раз бывало иначе, спектр менялся от ярко-розового доглухо-черного. Она сказала: