– Но привидений-то нет?

– Мистер Торранс, я тут проработал всю свою жизнь. Я игралтут пацаном – не старше вашего сынишки с той фотки, что вы мне показывали. Нодо сих пор привидений еще не видел. Хотите, пошли со мной наружу, покажу вамсарай.

– Отлично.

Когда Уотсон потянулся, чтобы погасить свет, Джек сказал:

– Чего тут полно, так это бумаг.

– А, вы это серьезно. Похоже, копились они тыщу лет. Газеты,старые счета и фактуры, и Бог знает что еще. Папаша мой, когда тут была стараяпечка, здорово умел навести порядок, но теперь никто этим не занимается.Придется мне когда-нибудь нанять парня, чтобы он отволок все это вниз, вСайдвиндер, и сжег. Коли Уллман возьмет расходы на себя. Думаю, ежели гаркнутькак следует «крыса!», он это сделает.

– Так здесь есть крысы?

– Ага, по-моему, несколько штук есть. Там у меня икрысоловки, и яд, так мистер Уллман хочет, чтоб вы это распихали по чердаку итут, внизу. Присматривайте за своим мальцом хорошенько, мистер Торранс, вряд ливам охота, чтоб с ним что-нибудь стряслось.

– Нет, уж это точно.

Исходя от Уотсона, совет не уязвлял. Они пошли к лестнице итам на минуту задержались, пока Уотсон в очередной раз сморкался.

– Там найдутся все нужные инструменты и кой-какие ненужные.И еще в сарае черепица. Уллман говорил вам про это?

– Да, он хочет, чтобы я перекрыл часть крыши в западномкрыле.

– Жирный ублюдок выжмет из вас на халяву все, что можно, авесной будет ныть и скулить, что и половина работы не сделана так, как надо. Яраз ему прямо в рожу говорю, я говорю...

Пока они поднимались по лестнице, слова Уотсона постепеннозатихали, сливаясь в убаюкивающее монотонное жужжание. Оглянувшись разок черезплечо на непроницаемую, пахнущую плесенью тьму, Джек Торранс подумал, что еслии есть на свете место, где должны водиться привидения, то это оно. Он подумалпро Грейди, запертого здесь мягким, неумолимым снегом, про Грейди, которыйпотихоньку сходил с ума, пока не совершил свое зверство.

«Кричали они или нет? – задумался Джек. – Бедняга Грейди,каково каждый день чувствовать, как это подступает, и понять, наконец, – длятебя весна никогда не наступит. Ему не следовало жить здесь. И не следоваловыходить из себя».

Когда Джек выходил вслед за Уотсоном за дверь, последниеслова эхом вернулись к нему с резким треском, словно сломался карандашныйгрифель – дурной знак. Господи, Джек мог напиться. Тысячу раз напиться.

В четверть пятого Дэнни сдался и отправился наверх замолоком с печеньем. Все это он проглотил, выглядывая в окно, потом подошелпоцеловать маму, которая прилегла. Она предложила посидеть дома, посмотреть«Сезам-стрит» – так время пройдет быстрее – но он решительно замотал головой ивернулся на свое место на кромке тротуара.

Было уже пять и, хотя часов у Дэнни не было (к тому же, онвсе равно не умел еще определять, который час, как следует), ход его сознавал –тени удлинились, а дневной свет приобрел золотистый оттенок.

Вертя в руках глайдер, он напевал себе под нос: «Лу, беги комне скорей... Господин ушел чуть свет, но, а мне и горя нет... Лу, беги ко мнескорей...»

Эту песенку они все вместе пели в детском саду«Джек-и-Джилл» в Стовингтоне. Здесь он не ходил в детский сад, потому что папеэто больше было не по карману. Дэнни знал, что отец с матерью встревожены этим,встревожены тем, что это усугубляет его одиночество (а еще сильнее тем –правда, об этом не говорилось даже между ними – что в этом Дэнни винит их), нона самом деле ему не хотелось снова ходить в «Джек-и-Джилл». Это для малышей.Дэнни еще не был большим парнем, но и малышом уже не был. Большие ребята ходилив настоящую школу и им давали горячий ленч. Первый класс. На будущий год. А вэтом году он был кем-то средним между малышом и настоящим парнем. Ничегострашного. Он действительно скучал по Скотту с Энди (главным образом, поСкотту), – но все равно, ничего страшного. Ожидать, что будет дальше, лучшеодному.

Насчет родителей он понимал многое и знал, что частенько имэто не по вкусу, и не один раз они просто отказывались этому верить. Но в одинпрекрасный день поверить придется. Дэнни довольствовался ожиданием.

Плохо, конечно, что они не умели верить ему больше –особенно в таких случаях, как сейчас. Мамочка лежала дома на кровати чуть неплача – так она тревожилась о папе. Кое-какие ее тревоги были слишкомвзрослыми, чтобы Дэнни мог их понять – нечто смутное, имеющее отношение кбезопасности, папиному _п_р_е_д_с_т_а_в_л_е_н_и_ю_ о _с_е_б_е_; чувства вины,гнева, страха перед тем, что с ними станет, – но сейчас маму главным образомзанимали две вещи: не попал ли папа в горах в аварию (а то с чего бы он непозвонил?) и не отправился ли он Плохо Поступить. С тех пор, как СкоттиАаронсон, который был на полгода старше, все объяснил Дэнни, тот отличнопонимал, что значит Плохо Поступить. Скотти был в курсе, потому что его папатоже Плохо Поступал. Один раз, рассказывал Скотти, папа стукнул маму прямо вглаз и сбил с ног. В конце концов, из-за Плохих Поступков папа и мама СкоттиРАЗВЕЛИСЬ и, когда Дэнни познакомился со Скотти, тот жил уже только с мамой, ас папой виделся по выходным. РАЗВОД стал главным кошмаром в жизни Дэнни, этослово всегда возникало у него в голове в виде надписи, выведенной краснымибуквами, которые кишели шипящими ядовитыми змеями. В РАЗВОДЕ родители больше неживут вместе. Они тянут резину в суде (перетягивают канат? растягивают эспандер?Дэнни не знал точно, имеется ли в виду одно из этих занятий или речь идет очем-то другом; в Стовингтоне мама с папой, бывало, не чуждались ни того, нидругого, и для себя он решил, что возможен любой вариант), и тебе приходитсяуйти с кем-то одним, другого ты практически перестаешь видеть, а тот, с которымты остался, может, если ему приспичит, выйти замуж или жениться на ком-нибудь,кого ты даже не знаешь. Самым ужасным в РАЗВОДЕ было то, что это слово – илипонятие, или чем уж он был в восприятии Дэнни – плавало в головах егособственных родителей, он чувствовал это; иногда – рассеянное и относительнодалекое, иногда – отчетливое, все заслоняющее и пугающее, как грозовая туча.Так было после того, как папа наказал Дэнни за то, что тот перепутал бумаги вего кабинете, и доктору пришлось поместить руку мальчика в гипс. Воспоминаниеоб этом уже почти стерлось, но мысли о РАЗВОДЕ помнились ясно и наводили ужас.В то время эти мысли окутывали мамочку, и он жил в постоянном страхе, что она,выдернув То Слово из своей головы, выговорит его и сделает РАЗВОД реальностью.РАЗВОД. Мысль о нем постоянно сидела в их подсознании – одна из немногих, какиеон всегда умел уловить, подобно аккордам простенькой мелодии. Но, как и аккорд,центральная мысль составляла лишь основу для более сложных мыслей – мыслей,которые Дэнни пока был не в состоянии даже начать переосмысливать по-своему.Они приходили к нему просто красками и настроениями. Центром маминых мыслей оРАЗВОДЕ было то, что папа сделал с его рукой и еще то, что случилось вСтовингтоне, когда папа потерял работу. Тот парень. Тот Джордж Хэтфилд, которыйжутко разозлился на папу и провертел дырки в шинах их «жука». Папины мысли оРАЗВОДЕ были сложнее, окрашены в темно-лиловый и пронизаны черными-пречернымистрашными жилками. Кажется, папа думал, что им будет лучше, если он уйдет. Чтоисчезнет боль. Папе было больно почти все время, главным образом, из-за ПлохогоПоступка. Постоянное страстное желание папы удалиться в уединенное местечко,смотреть цветной телевизор, есть из миски арахис и Плохо Поступать до тех пор,пока рассудок не угомонится и не оставит его в покое, Дэнни удавалось уловитьтоже почти всегда.