«Как использовать численный перевес».

«Кухня Рэя Мейера».

«Японская подача».

Я, центральный нападающий Виктор Колтыга, разностороннийспортсмен и тренер не хуже Рэя Мейера из университета Де-Поль, я отправляюсь впуть и вновь в Колорадо-Спрингс, с клюшкой, сделанной своими руками… Хм… «Можноли играть в очках?» Ага, оказывается, можно – я в специальных, сделанных своимируками очках прорываюсь вперед; короткая тактическая схема Колтыга –Понедельник – Месхи – Колтыга, вратарь проявляет поспешность, потом совершаетошибку, и я забиваю гол при помощи замечательной японской подачи. И ЛюсяКравченко в национальном финском костюме подъезжает ко мне на коньках с букетомкубанских тюльпанов.

Разбудили нас Чудаков и Евдощук. Они, как были, в шапках итулупах, грохотали сапогами по настилу, вытаскивали свои чемоданы и орали:

– Подъем!

– Подъем, хлопцы!

– Царствие небесное проспите, ребята!

Не понимая, что происходит, но понимая, что какое-то ЧП, мысели на койку и уставились на этих двух безобразно орущих людей.

– Зарплату, что ли, привез, орел? – спросилЕвдощука Володя.

– Фигушки, – ответил Евдощук, – зарплатустроителям выдали.

В Фосфатогорске всегда так: сначала выплачивают строителям,а когда те все проедят и пропьют и деньги снова поступят в казну, тогда уж нам.Перпетуум-мобиле. Чего ж они тогда шум такой подняли, Чудаков с Евдощуком?

– Ленту, что ли, привезли? – спросил я. –Опять «Девушку с гитарой»?

– Как же, ленту, дожидайся! – ответил Чудаков.

– Компот, что ли? – спросил Базаревич.

– Мальчики! – сказал Чудаков и поднял руку.

Мы все уставились на него.

– Быстренько, мальчики, подымайтесь и вынимайте иззагашников гроши. В Талый пришел «Кильдин» и привез апельсины.

– На-ка, разогни, – сказал я и протянул Чудаковусогнутый палец.

– Может, ананасы? – засмеялся Володя.

– Может, бананы? – ухмыльнулся Миша.

– Может, кокосовые орехи? – грохотал Юра.

– Может, бабушкины пироги привез «Кильдин», –спросил Леня, – тепленькие еще, да? Подарочки с материка?

И тогда Евдощук снял тулуп, потом расстегнул ватник, и мызаметили, что у него под рубашкой с правой стороны вроде бы женская грудь. Мыраскрыли рты, а он запустил руку за пазуху и вынул апельсин. Это был большой,огромный апельсин, величиной с приличную детскую голову. Он был бугрист,оранжев и словно светился. Евдощук поднял его над головой и поддерживал снизу кончикамипальцев, и он висел прямо под горбылем нашей палатки, как солнце, и Евдощук, укоторого, прямо скажем, матерщина не сходит с губ, улыбался, глядя на негоснизу, и казался нам в эту минуту магом-волшебником, честно. Это была немаясцена, как в пьесе Николая Васильевича Гоголя «Ревизор».

Потом мы опомнились и стали любоваться апельсином. Я уверен,что никто из ребят, принадлежи ему этот апельсин, не сожрал бы его. Он ведьдолго рос, и наливался солнцем где-то на юге, и сейчас был такой, как бы этосказать, законченный, что ли, и он был один, а ведь сожрать его можно занесколько секунд.

Евдощук все объяснил. Оказалось, что он добыл этот апельсинв Фосфатогорске, ему уступил его в обмен на перочинный нож вернувшийся с Талойэкспедитор Парамошкин. Ну, Евдощук с Чудаковым и помчались сюда, чтобы поднятьаврал.

Мы повскакали с коек и завозились, вытаскивая свои чемоданыи рюкзаки. Юра толкнул меня в спину:

– Вить, я на тебя надеюсь в смысле деньжат.

– Ты что, печку, что ли, топишь деньгами? –удивился я.

– Кончай, – сказал он, – за мной незаржавеет.

Мы вылезли из палатки и побежали в гору сообщить Кичекьянунасчет экскурсии в Талый. Бежали мы быстро, то и дело сваливаясь с протоптаннойтропинки в снег.

– Значит, я на тебя надеюсь, Вить! – крикнул сзадиЮра.

На площадке возле костра стоял Кичекьян и хлопал рукавицами.

– Бросьте заливать, ребята, – сказал он, –какие там апельсины! Выпить, что ли, захотелось?

Тогда мы все обернулись и посмотрели на Евдощука. Евдощук,небрежно глядя на луну и как бы томясь, расстегивал свой тулуп. Кичекьян дажезаулыбался, увидев апельсин. Евдощук бросил апельсин Айрапету, и тот поймал егоодной рукой.

– Марокканский, – сказал он, хлопнув по апельсинурукавицей, и бросил его Евдощуку, а тот метнул обратно. Такая у них произошла перепасовочка.

– Это вам, – сказал Евдощук, – как южномучеловеку.

Кичекьян поднял апельсин вверх и воскликнул:

– Да будет этот роскошный плод знамением того, что мысегодня откроем нефть! Езжайте, ребята. Может быть, и мы туда на радостяхзаявимся.

Мы ничего ему на это не сказали и побежали вниз. ВнизуЧудаков уже разогревал мотор. Когда едешь от нашего лагеря до Фосфатогорска ивидишь сопки, сопки без конца и края, и снег, и небо, и луну, и больше ничегоне видишь, невольно думаешь: куда это ты попал, Витек, думал ли ты, гадал ли вдетстве, что попадешь в такие края? Сколько я уже плутаю по Дальнему Востоку, авсе не могу привыкнуть к пустоте, к огромным пустым пространствам. Я люблюнабитые ребятами кузова машин, бараки и палатки, хоть там топор можно повесить.Потому что, когда один храпит, а другой кушает мясную тушенку, а третийрассказывает про какую-нибудь там деревню на Тамбовщине, про яблоки и пироги, ачетвертый пишет письмо какой-нибудь невесте, а приемник трещит и мигаетиндикатор, – кажется, что вот он здесь, весь мир, и никакие нам беды нестрашны, разные там атомные ужасы и стронций-90.

Чудаков гнал машину на хорошей скорости, встряхивал нас наславу. Мы стукались друг о друга и думали об апельсинах. В своей жизни я елапельсины не один раз. В последний раз это было в Москве года три назад, вотпуске. Ничего, прилично я тогда навитаминился.

Наконец мы проехали Кривой Камень, и открылся лежащий внизуФосфатогорск – крупнопанельные дома, веревочки уличных фонарей, узкоколейка. Вцентре города, голубой от лунного света, блестел каток.