— По-моему, довольно милые.

М-р Кенинсби мысленно отметил, что сестра, как всегда,отличилась. Человеку не пристало хвалить самого себя. Что люди подумают, еслион вдруг примется утверждать, будто лицо у него «довольно милое»?

— Просто замечательные, — убежденно сказала Нэнси.

— Классные, — подтвердил Ральф.

— Они прекрасны, — серьезно произнес Генри.

— Я видел потрясающую руку в Британском музее, —начал м-р Кенинсби, ощутив, что и ему пора сказать веское слово, —какого-то царя, наверное, египетского. Гигантская голова, а перед ней —огромная рука со сжатым кулаком. — Он для наглядности сжал кулак.

— Я знаю, о чем вы говорите, — кивнулГенри, — это статуя Рамзеса, а рука называется «Рука власти».

— Рука Власти! Мне показалось, что такая рука большеподходит убийце. Нет, конечно, это величественно, — и Нэнси без всякойсвязи с предыдущим добавила:

— А перед кофе, пожалуйста, покажи нам карты.

Кенинсби опять не нашелся с ответом и мрачно согласился.Когда все поднялись, ему пришлось уточнить у сестры:

— Где они, Сибил?

— В ящике, у тебя в кабинете, — отозваласьона. — И каталог там же.

— Каталог? — поразился Ральф. — Да он былпижон! Завести, что ли, каталог своих старых теннисных ракеток?

— Эти карты, — подчеркнуто торжественно произнесм-р Кенинсби, — не какие-то там потрепанные игральные колоды. Это весьмаценная и редкая коллекция знаменитых карт, в некотором смысле, полагаю,бесценных. Собрать ее стоило немалых трудов.

Нэнси ущипнула Генри за руку, когда они вслед за ее отцомвыходили из комнаты.

— Знаешь, он ведь говорил то же самое и раньше, покаони ему еще не принадлежали, я сама слышала.

— Ты говоришь, бесценные? То есть стоят большихденег? — заинтересовался Ральф.

— Не могу сказать наверняка, сколько заплатили быколлекционеры, но речь идет о весьма значительных суммах. — С этимисловами м-р Кенинсби открыл большой деревянный ящик и, вспомнив о Британскоммузее, повторил мрачно:

— Весьма и весьма значительных.

Сибил достала из ящика солидный гроссбух и предложила:

— Если хотите, я буду читать описания, а кто-нибудьстанет называть номера. — Каждая колода помещалась в отдельном кожаномфутляре с узкой белой полоской для номера.

— Садится! — заявил Ральф. — Чур, я будуназывать номера. Они по порядку идут? Что-то не похоже. Номер девяносто четыре.

— Пожалуй, читать лучше мне, Сибил, — сказал м-рКенинсби. — Я часто слышал, как Дункан рассказывал о них, и вообще такуместнее. Ты доставай их и называй номера. А молодые люди смогут посмотреть.

— Тогда, будьте добры, подвиньте мне вон то кресло,Генри, — распорядилась Сибил. Ее брат уселся по другую сторону маленькогостолика, а «молодые люди» столпились вокруг.

— Номер…. — начала Сибил и остановилась. —Ральф, если тебе не трудно, перейди на ту сторону, где Нэнси и Генри, тогда ятоже смогу посмотреть.

Ральф подчинился, не сообразив сразу, что, давая тетушкевозможность посмотреть, он сам терял возможность наблюдать за влюбленнойпарочкой. Сибил, добившись максимального эффекта без видимых потерь, началаснова:

— Номер…

— Боюсь, что тебе это не очень интересно, тетя, —извиняющимся тоном проговорил Ральф.

Сибил только улыбнулась и в третий раз произнесла:

— Номер…

— Не помню ни одного случая, чтобы твоей тете что-тооказалось не интересно, — строго проговорил м-р Кенинсби, отрываясь откаталога, но обращаясь не столько к Ральфу, сколько к Сибил. — И кактолько ей это удается, хотел бы я знать!

— Папочка, — пропела Нэнси, — тетя у нас —совершенное чудо, но, может быть, мы пока отвлечемся от этой темы и займемсякартами?

— Сейчас как раз и «займемся», как ты это называешь,Нэнси, — ответил отец. — Не забывай только, что для меня это суровоеиспытание, и отнесись к этому посерьезнее.

Нэнси под столом крепко стиснула руку Генри и смолчала. Втот момент, когда сосредоточенная тишина грозила перейти в гнетущую, голосСибил четко произнес:

— Номер девяносто четыре.

— Девяносто четыре, — прочел м-р Кенинсби. —Франция; около 1789 г . Предположительно, по рисункам Давида. Особаяреволюционная символика. В этой колоде валеты представлены как крестьянин,нищий, трактирщик и санкюлот соответственно; дамы представляют МариюАнтуанетту; у каждой — красная полоса вокруг шеи — след гильотины. Королиотсутствуют. Над тузом помещается красный колпак, как символ свободы. По краюкаждой карты идет девиз: «Республика, единая, свободная, нерушимая».

— Номер девять, — Сибил достала следующую колоду.

— Девять, — прочел м-р Кенинсби. — Испания,XVIII век. Дворцовые карты на церковные темы кардиналы, епископы, священники.Карты никогда не использовались. Вероятнее всего, были нарисованы в посвящениеили в благодарность. Сведения о лицах, изображенных на портретах, смотри вприложении.

— Номер триста сорок один, — сказала Сибил.

— «Очень редкий экземпляр, — произнес м-рКенинсби. — Одна из древнейших колод Таро. Установить ее происхождение неудалось; карты схожи с колодой XV века из Лувра, но, возможно, созданы ещераньше. Материал — папирус необычной выделки. Четыре масти — обычные длясимволики Таро жезлы, мечи, чаши и монеты. Порядковые номера Старших Аркановуказаны на каждой карте римскими цифрами». Итак, перечисляю: номер один —Жонглер, два — Императрица, три — Верховная жрица, или папесса…

— Кто? — не удержалась Нэнси. — Папа Иоанна?Прости, папочка, я не хотела тебе помешать.

— Четыре — Папа или Иерофант, пять — Император илиПравитель, затем по порядку: Колесница, Влюбленные, Отшельник, Воздержание,Сила, Правосудие, Колесо фортуны. Повешенный.

— Славную партию в бридж можно было бы сыграть, —заметил Ральф. — Хожу с «Повешенного»! Повисла неприятная пауза.

— Ральф, если тебе смешно… — начал м-р Кенинсби изамолчал.

— Давайте продолжать, — предложила Сибил. — Ясама сказала бы какую-нибудь глупость, но Ральф меня опередил. Захватывающеинтересно!

М-р Кенинсби буркнул что-то под нос и продолжил: